Генри Хаггард - Месть Майвы Страница 3

Лес мгновенно ожил и наполнился разнообразными звуками. Всюду слышался глухой рев и топот ног разбегающихся буйволов. Я лежал на земле, от всей души желая, чтобы бегущая ватага миновала меня. Один из моих людей — тот, который успел откатиться в куст, — лез на дерево с таким проворством, будто от этого зависело, попадет ли он в рай небесный; Хобо лежал на земле, а тот, кто прыгнул к алоэ, жалобно кричал на весь лес. Я взглянул в его сторону и увидел, что положение бедного малого незавидно: он зацепился одеждой за колючку алоэ, крепкую и острую как гвоздь, и повис в воздухе на высоте шести футов, а буйвол, вероятно считая его виновником своего злоключения, яростно ревел и рыл копытами землю перед кустом, стараясь подкопать его и таким образом добраться до повисшего на нем бедняги. Чтобы спасти жизнь несчастному, нельзя было терять ни секунды. Я схватил ружье, наскоро прицелился и попал буйволу в правую переднюю ногу. Он с громким ревом повалился на землю. Тогда я подошел к нему ближе и вторым выстрелом в сердце убил его наповал.

Между тем второй носильщик слез с дерева, Хобо поднялся на ноги, и мы втроем принялись освобождать несчастного кафра, засевшего на алоэ. Немалого труда стоило нам отцепить его. Он дрожал как лист, плакали, очутившись на твердой земле, набожно проговорил: «Видно, мой дух-покровитель взглянул в мою сторону, иначе не быть бы мне в живых». Я всегда уважал искреннюю набожность, а потому не счел нужным намекнуть ему, что дух-покровитель удостоил воспользоваться моим ружьем, чтобы спасти его от смерти. Что же касается Хобо, то он еще больше утвердился во мнении, что «судьба ходит по земле во владениях Вамбе».

Убитый буйвол оказался, как я уже сказал, колоссальных размеров, поэтому мяса нам должно было хватить надолго. Отправив людей за ножами и помощниками, чтобы разрезать его на части и перенести на стоянку, я отправился на поиски носорога, наделавшего такого переполоха. Я никак не мог простить ему смешного положения, в которое он меня поставил. Большого труда стоило мне отыскать его, однако я все-таки его выследил, убил и вернулся на стоянку усталым, но очень довольным утренней охотой.

III

За слонами

С аппетитом пообедав жареной буйволятиной с консервами, закупленными еще в Претории, я уснул как убитый тем славным сном, каким могут спать только охотники, истомившие ум и тело в преследовании опасного зверя. Но в четыре часа Хобо разбудил меня, сообщив, что индуна[2] одного из краалей Вамбе прибыл к нам и желает меня видеть. Я велел позвать его. Явился тщедушный болтливый старикашка в куртке и грязном кароссе[3] из кроличьих шкур, наброшенном на плечи.

— Что тебе нужно от меня? — сердито спросил я его (было ужасно досадно, что он помешал мне спать). — Как ты смеешь беспокоить такого важного человека, как я, и нарушать мой отдых?

Я знал, с кем имею дело. Мой прием тотчас же заставил посетителя, вошедшего ко мне довольно нахально, принять рабски-угодливый вид. Туземцев в этих краях проймешь только дерзким обхождением: дерзость всегда кажется им признаком силы.

— Прости, великий человек, — смиренно обратился он ко мне. — Сердце мое разбито твоими словами. Я понимаю, как нехорошо я поступил, что потревожил тебя. Но меня привело сюда очень важное дело. Я слышал, что в наших краях пребывает великий белый охотник чудной красоты, но я и понятия не имел о том, как ты прекрасен, пока не увидел тебя (можете представить, как рассмешил меня подобный комплимент моей топорной фигуре). Великий человек, будь нашим избавителем. Наш край опустошают три слона огромной величины, прошлой ночью они вытоптали целое поле проса около нашего крааля. Если не унять их, скоро нам всем будет нечего есть. Великий охотник, будь милостив, убей их! Тебе это легко. О, так легко! Сегодня ночь будет лунная; наверняка они опять придут кормиться на наши поля. Поговори с ними своим ружьем. Они падут мертвые к твоим ногам и перестанут есть наше просо.

Предложение это восхитило меня, но я, конечно, не подал виду, напротив — заставил долго просить себя, пока наконец не согласился, при условии, чтобы он послал к Вамбе гонца с извещением, что я прибыл в его владения и прошу у него позволения поохотиться в его лесах, пока сам не явлюсь к нему и не принесу ему гонго — подарок. Старик обещал тотчас же исполнить мое желание, но прибавил, что не ручается за ответ Вамбе. Мы снялись с места стоянки и направились к краалю индуны. Мы пришли туда ровно за час до заката. Крааль был расположен в ложбине горы, частью поросшей мхом, частью засеянной просом; он состоял приблизительно из десяти шалашей. Все они были обнесены одной общей изгородью из терновника, только один шалаш стоял за ее пределами, в стороне, ближе к полям. В нем хранились снопы проса и жила главная жена индуны. Эта почтенная особа, уже весьма преклонных лет, поссорилась со своим супругом из-за предпочтения, которое тот оказывал своей младшей жене, молоденькой и хорошенькой, и, объявив ему, что не желает дольше оставаться под его кровлей, перешла жить из лучшей хижины в краале в шалаш, служивший кладовой, то есть, говоря местным языком, «оторвала себе нос, чтобы досадить своему лицу».

Поблизости от этого шалаша рос огромный баобаб, и за ним находилось большое поле проса, наполовину опустошенное слонами. Взглянув на следы, оставленные животными, я изумился: никогда в жизни не видел таких громадных. В особенности поразили меня следы старого самца, у которого, как уверяли туземцы, был всего один клык. В любом из этих следов можно было принимать сидячую ванну — так они были широки и глубоки.

Все три слона, как утверждали туземцы, скрывались в лесах, лежавших за полями, и выходили только ночью. План мной был составлен быстро. Я решил влезть на дерево и оттуда стрелять по слонам, как скоро они появятся. Я объяснил этот план индуне, и он пришел от него в восхищение. «Значит, — сказал он, — мы можем спать спокойно в эту ночь. Чего же нам бояться, если великий белый охотник будет бодрствовать над нами, как дух, и охранять наши жизни!» Я возразил ему, что он — неблагодарная бестия, если думает спокойно спать в то время, когда я буду сидеть на дереве в самом неудобном положении ради его интересов. Он опять оробел и почтительно заметил, что мои слова «остры, но справедливы».

Настала ночь. Весь крааль уснул, не исключая и престарелой ревнивицы в шалаше, где хранилось просо, а я взобрался на дерево. Выбрав два сука, растущие параллельно, я, заблаговременно потребовав от индуны доску, укрепил ее на сучьях и уселся на этом сиденье рядом с Хобо. Мы находились на высоте приблизительно футов двадцати восьми от поверхности земли и могли удобно свесить ноги, а спиной прислониться к дереву. Я дал ему держать одно из моих ружей с крупным зарядом, а себе взял другое, полегче. Мы сидели молча. Было уже около девяти часов, и совсем стемнело; луна должна была взойти не раньше чем через полчаса. Курить я не смел, зная по опыту, как чутки слоны к табачному дыму. Признаюсь, полчаса ожидания, проведенные мною посреди полнейшего мрака и глубочайшего безмолвия, царившего кругом, показались мне целым веком. Наконец взошла луна, и вместе с нею поднялся легкий ветерок. Листва деревьев зашелестела таинственным шепотом. Как пустынны показались мне горы, леса и равнины, облитые мягким светом месяца! Вид был так хорош, что я непременно пришел бы в самое поэтическое настроение и вообразил бы, пожалуй, что нахожусь в каком-то волшебном мире, но жесткое сиденье неровной и неотесанной доски — увы! — напоминало мне слишком хорошо, что я не в эмпиреях, а на земле, где всегда и везде сплошные неудобства. Поэтому я мысленно ограничился замечанием, что ночь чертовски хороша, и стал зорко вглядываться вдаль, не идут ли слоны. Но слоны не появлялись, и я, напрасно прождав более часу, под конец задремал. Вдруг Хобо, сидевший, как я уже сказал, рядом, чуть слышно щелкнул пальцами. Сон у меня, как у всех охотников, когда они настороже, очень чуток. Я сейчас же очнулся и быстро взглянул на него, зная по опыту, что это его обычный способ обращать без шума мое внимание на что-нибудь. Он молча указал мне на лес. В ту же минуту я услышал слабый шорох, и из-за деревьев появился слон — самый громадный из всех, каких мне когда-либо случалось видеть. Сделав несколько шагов по просяному полю, он остановился и стал поводить ушами, пробуя хоботом, откуда дует ветер. Я невольно залюбовался его чудовищным единственным клыком, на котором ярко отражались лучи месяца, и тут же решил, что этот клык во что бы то ни стало должен быть моим. Вдруг за первым слоном появился второй, поменьше ростом, но потолще, с парой клыков чудной красоты. За вторым вышел и третий, еще меньше; но и этот был двенадцати футов ростом. Все они выстроились в одну линию и постояли так несколько минут, причем тот, который был с одним клыком, нежно гладил хоботом товарища, стоявшего по левую сторону от него. Потом они начали есть, с изумительным проворством срывая хоботом головки проса и пряча их себе в рот. Все это происходило ярдах в ста двадцати от меня. Я не смел стрелять на таком расстоянии и при таком слабом освещении, как лунный свет, но с радостью заметил, что они понемногу подходят ближе к шалашу, стоявшему невдалеке от моей засады. Только это происходило крайне медленно, что сводило меня с ума. Я весь горел ожиданием, страхом и надеждой и уже подумывал, не спуститься ли с дерева и не пойти ли к ним самому, хотя, как вы легко можете понять, это было бы с моей стороны безумной отвагой. Вдруг один из слонов, великан с одним клыком, круто повернул в мою сторону, издал носом странный звук, словно высморкался, и зашагал прямо к шалашу, где хранилось просо. Я прицелился, но в ту же секунду мне показалось, что как будто темнеет. Я взглянул на луну и с ужасом увидел, что на нее надвигаются густые дождевые облака. «Ну, — подумал я, — прощай, охота!» И как раз в то время, когда слон был уже ярдах в двадцати пяти от меня, облако надвинулось и закрыло свет. Стрелять стало невозможно, но в наступившем полумраке я все-таки мог видеть, что серая громада движется к шалашу все ближе и ближе. Наконец совсем стемнело, я не мог уже ничего видеть, только слышал, как слон возится около шалаша. Через несколько минут опять посветлело, и я увидел, что он стоит у шалаша, запустив хобот внутрь. Я уже начал прицеливаться, как вдруг раздался оглушительный визг, и я увидел, что слон вытащил из шалаша свой хобот с целым снопом проса и со спавшей на снопе старухой! Ее длинные костлявые рута и ноги торчали во все стороны, она кричала и визжала как бешеная. Не знаю, кто был перепуган больше — она, я или слон. Он, конечно, и не думал ничего замышлять против нее, а пришел за просом и схватил ее случайно вместе со снопом. Крики женщины страшно переполошили его, он фыркнул и швырнул ее в сторону. Она упала в росшую неподалеку мимозу и засела там, продолжая визжать, словно паровозный свисток, а он поджал уши и побежал было в лес, но тут я изловчился и выстрелил ему в плечо. Выстрел грянул и рассыпался громовым раскатом в горах. Слон повалился на землю; я думал, он убит наповал. В эту минуту доска, на которой мы сидели, — как видно, гнилая, — надломилась под нами. Хобо успел уцепиться за сук и остался на дереве, а я полетел вниз и не помню как очутился у подножья в сидячем положении. Должно быть, я соскользнул по стволу, как с горы. Потрясение от падения было жестокое, несколько секунд я сидел как оглушенный, однако наконец пришел в себя и почувствовал, что у меня нет серьезных повреждений.