Петр Оффман - Купол на Кельме Страница 3

Толя заколотил последний гвоздь в гроб. После него уже нечего было сказать. И тогда поднялся с колокольчиком в руке академик Вязьмин. Он предложил прекратить прения. Зал зааплодировал. Люди просто устали – в комнате было жарко, нечем дышать, от духоты и напряжения болела голова… Многие исподтишка курили, пряча папиросы в рукава.

– Хочу сказать несколько слов в заключение, – сказал академик, когда шум улегся. – Обсуждение прошло активно, выступали многие. Большинство против докладчика. Но ведь мы знаем, что научные споры не решаются большинством голосов. И я со своей стороны не могу сказать, что я удовлетворен обсуждением. Боюсь, что мы мало помогли докладчику… конкретными советами. И много сказали не по существу, насчет морального облика в частности. Предельщики – люди плохие, бесспорно. Но, рискуя прослыть предельщиком, я утверждаю, что нефть встречается не повсюду, и очень не хотелось бы бурить там, где ее нет. Докладчик предлагает новый метод поисков нефти. Его опровергли, но никто другой не предложил новых методов. Товарищ Маринов просит, чтобы его послали на Югорский кряж. Это обойдется в сто – сто двадцать тысяч. Свободных средств у нас нет, но я припомнил, что Югорский кряж – в плане геологического картирования, и наш институт посылает туда три партии. Может быть, один маршрут мы дадим Маринову. Другой, скажем, нашему уважаемому специалисту по морали… (Бедный Толя Тихонов! Попался на зубок!) У вас, товарищ Маринов, будет двойная нагрузка. Вам надо будет и карту составить, и искать новые доказательства. Но кто берется спорить с академиками, должен работать за четверых. И еще одно добавлю: Ленина вы давно читали? Помните, как материалисты говорили: «Prove the pudding is the eating», иначе говоря: «Если пудинг съедобен, это доказывает, что он существует». Так вот: докажите, что ваш пудинг съедобен, что вашим методом можно найти нефть. Если найдете, все возражения отпадут, люди поймут, что ваши рассуждения полезны, надо их изучать. А не найдете, значит, теория ваша словесная, пригодная только для дискуссий. Спорить вам никто не запретит, но на вторую экспедицию не рассчитывайте. Подходят вам такие условия?

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Поистине это был день великих неожиданностей – настоящее первое апреля. Разрешено продолжать работу, разрешено ехать в экспедицию. Я видел, как Маринов выходил из зала, – раскрасневшийся, счастливый, ничего не видя от волнения, он топтался на месте, пожимая протянутые со всех сторон руки…

А поздравлять было еще рановато. Требовалось представить доказательства. Требовалось организовать экспедицию, в конце мая следовало выехать из Москвы, а сегодня первое апреля. Даже помощников трудно найти: почти все геологи разобраны еще с зимы… И в тот же вечер Ирина передала мне приглашение Маринова – он звал меня к себе домой познакомиться.

Поехал я разочарованный. Ирина сказала, что не придет – у нее болит голова. Не знаю, почему у девушек так часто болит голова? Или Маринов хотел поговорить со мной наедине?

Он жил на окраине Москвы, за Соколом, в новом доме с обвалившейся штукатуркой. В маленькой комнатке у него помещались три громоздких предмета – шкаф, диван и письменный стол. Очень яркая, очень пестрая карта занимала целую стену. Ни картин, ни салфеток, ни слоников, ни дорожек… Ничего для украшения. Сразу видно, что в этой комнате живет холостяк.

Но беспорядка не было. В шкафу за стеклом виднелись чистые тарелки. На столе было пусто, бумаги и папки убраны в ящики. Здесь проживал аккуратный, деловитый и очень занятый человек. Дома он не ел и не работал. Он приходил сюда ночевать, как в гостиницу. С первого взгляда мне показалось, что хозяин недавно приехал или собирается уезжать. В комнате было очень много вещей в чехлах, завернутых в газету, увязанных веревками. Потом я узнал, что все это снаряжение прежних экспедиций. С осени до весны оно стояло по углам.

– Я хочу разоблачить широко распространенное заблуждение, – сказал Маринов. – Мы едем за доказательствами.

Вторично за сегодняшний день я выслушал изложение его взглядов и не был убежден. Но спорить мне было трудно. «Я читал у Зюсса, Архангельского, Карпинского», – говорил я. «А я своими глазами видел», – возражал он. «Вы видели в Приволжской области, а в Альпах, Карелии, Западной Сибири иначе», – твердил я. «Вы там не были, – отвечал он. – Вы читали и поверили. Поедем вместе, чтобы проверить».

Поехать или остаться?

«Остаться, – говорило благоразумие. – Ты только что вернулся из армии, не устроен, тебе еще надо сдать экзамены, поступить в аспирантуру, определиться на место. Раненая рука ноет, ей нужна физиотерапия и лечебная физкультура. Сестренка Катя отбилась от рук, и бабушка для нее не авторитет».

«Но Катя на лето поедет в лагерь, физкультуры в экспедиции достаточно» а месторождения не открывают в книгохранилищах. Переписывать чужие статьи своим почерком – это не научная работа. Поезжай – будут белые ночи с хороводом мошкары, всплески рыбы на зеркальном плёсе, и костер под темнеющим небом, и Ирина у костра».

«Но не стоит ехать с Мариновым, – настаивало благоразумие. – Маршрут тяжелый, нагрузка двойная, учиться у Маринова рискованно. Он фанатик, как все изобретатели, он будет перетолковывать все неясные факты в свою пользу».

«А разве ты ребенок? Маринов – фанатик, ты рассудителен и беспристрастен. Не поддавайся влиянию, смотри своими глазами, думай своей головой. Иди в аспирантуру через год, но с багажом. Споря, ты сможешь гордо говорить: «Я видел сам», а не лепетать по-ученически: «Я вычитал».

Решила за меня Ирина. Она позвонила по телефону и сказала:

– Гриша, приезжайте завтра в шесть тридцать на Курский вокзал. Поедем за город выбирать коллекторов – Маринову, вам и мне. В этом гаду урожай: шесть студентов на три места…

Для нее не существовало сомнений. Она не представляла, что стоящий геолог откажется поехать с Мариновым.

2

Утро выдалось теплое, дымчатое. Неплотные облака клубились над крышами, сквозь них просвечивало бледно-голубое небо. Над рельсами летели клочки пара, сорвавшиеся с паровозных труб; тающие тени их скользили по шпалам.

Вокзал был насыщен движением. Из-за поворота выкатывались торопливые электрички. Маневровые паровозы, приземистые, с высокими трубами, таскали по путям теплушки, лязгали буферами, покрикивали тенорком. Неторопливо прошел нарядный пассажирский паровоз. Он горделиво нес поджарый корпус и, свысока поглядывая на вагоны, презрительно попыхивал. Он был похож на благородного оленя, красующегося перед серенькими самками.