Николай Коротеев - Огненная западня Страница 3

Как правило, они возвращались на аэродром в отличном настроении. Отводили машину на стоянку, ложились на траву в тени крыла.

— В районе, где мы сегодня патрулировали, — говорил, к примеру, Косых, — кедр относится к зеленомошному типу. Как его лесники называют. Он невысок и тонок. Кроны узкие. Метра три — четыре в поперечнике. Хвои дают мало. И осадки — дождь ли, снег — сквозь кроны хорошо проходят. Меж корневищами обычно растет мох. Влаги-то много. А в нем, во мхе-то, хвоя остается и гниет…

— Угу, — поддакивал пилот, слушая вполуха. Он думал о небе и вспоминал, каким бывает оно днем на высоте десяти тысяч метров и каким на пятнадцати и на двадцати, когда в фиолетовой глубине проступают звезды, большие и яркие, а глаза ощущают бездну пространства.

— Вот и нет под кедрами, у корней-то, горючего материала, — терпеливо продолжал объяснять Косых. — Хвоя сгнивает, а подо мхом — влажно. В таких местах даже когда два — три пала пройдет, деревья выживают. Хоть и ожоги на стволах большие.

— Угу…

— Ожоги-то располагаются выше корневых лап. На стволе кора толстая, не такая нежная, как на лапах.

— Угу, — отзывался пилот.

Косых замечал: Ванин думает о другом, — обижался, замолкал, чтобы через час — другой, а то и на следующий день, снова, с упорством сибиряка, начать разговор о тайге, о деревьях и о том, как спасать лес от огня.

Но в тот день, когда после часа патрулирования на горизонте показался дымок, все было по-иному. Косых посмотрел в затылок пилота, закрытый кожаным шлемом, и подумал, что они не могут сработаться с Ваниным. Тот слишком любит свою машину. Его не уговоришь заставить мотор работать на полную железку, хоть плачь, не принудишь подкинуть газку. А там, впереди, пожар. Горит тайга.

Она бессловесна, но живая, страдает молча, и огонь терзает деревья. Пламя будет бушевать долго, пока не наткнется на широкую реку, огромную марь или болото, которые могут преградить путь огню, или до тех пор, пока человек придет на помощь деревьям и спасет их.

Косых смотрел сквозь сверкающий диск пропеллера. Ему и без карты было понятно: пожар идет по реке Лосиной. Узкий каньон, пробитый упорной водой в камне, — не препятствие огню. Пожар запросто перекинется на другой берег и станет подниматься по склонам к вершинам гольцов…

В урочище около полумиллиона гектаров прекрасного кедрача. Не зеленомошного, а крупномерного. Там плодородные, хотя и каменистые, почвы. Пожары — редкость. За пятнадцать лет службы Косых слышал только один случай. Но как страдают там деревья от пала!

Огромные кедры, высотой с десятиэтажные, а то и пятнадцатиэтажные здания, стоят редко. Их стволы — в два обхвата, с толстыми, похожими на руки, корнями, ползут по земле, хватаются за обломки скал, обвивают их. Каменистая почва не дает развиться стержневому корню. Шапки крон огромны.

Каждый год к подножию такого великана опадает чуть ли не четверть центнера хвои. Под деревьями почти нет травы, только мертвая хвоя. Густые вершины — словно зонтики. Они задерживают дождь, снег — и хвоя суха, будто порох. Она-то, загораясь, и наносит кедру смертельные ожоги, от которых дерево не в состоянии оправиться. Ведь нежные лапы корней кедра тянутся почти поверх почвы.

— Какая скорость? — спросил Косых.

— Сто пятьдесят! — ответил летчик.

— Может…

— Нет! — откликнулся пилот. Он плотно поджал губы. Он удивлялся, как это люди, любящие, как они говорят, природу, могут так бесцеремонно требовать от машины если не невозможного, то предельного.

— Спасибо!

Ванин подумал, что благодарность звучит иронически, и переспросил:

— Что?

— Спасибо! — откликнулся Косых. — Мы будем на месте минут на десять раньше!

Хотя Ванин и старался уловить насмешку в словах летнаба, но треск мотора искажал интонацию, да, видимо, тот действительно хотел искренне поблагодарить пилота. На всякий случай летчик посмотрел через плечо, но увидел лишь упрямо склоненную голову Косых. Тот уже начал наносить кроки пожара на донесение, чтобы не терять ни одной минуты понапрасну.

«Все равно, — подумал Ванин, — пройдут сутки, а то и больше, прежде чем начнется настоящая борьба с огнем. Конечно, первый десант парашютистов-пожарных будет на месте уже сегодня. Но вряд ли несколько пожарных сумеют преградить путь пожару. Надо будет слетать в лесничество, оповестить людей о начавшемся пале. Лесничество в пятидесяти километрах, в долине. Там могут и не видеть дыма пожарища. Потом лесничий будет собирать народ, потом они двинутся в горы. А тайга будет гореть и гореть… Чего же так торопиться? На час раньше, на час позже. Странно только, почему это здесь загорелась тайга?»

Об этом же думал и Косых. Ему не терпелось добраться до места пожара. На одном сэкономить десять минут, на другом тридцать, на третьем еще тридцать — много времени наберется. А такой пал за час сколько гектаров леса сожрет! Чем скорее разберешься, откуда пошел пожар, тем скорее определишь и причину. Здесь, вдали от жилья и железных дорог, почти все пожары начинались по вине человека. Будь на то воля Косых, он объявил бы бассейн реки Лосиной заповедником, запретил бы даже охотиться в этих местах, а прежде всего, бывать туристам. Правда, туристические группы обычно не поднимались выше поселка Низового. Верховья Лосиной и ее притока Солнечного луча труднопроходимы: залом на заломе, быстрые перекаты, пороги отпугивали любителей речных путешествий. Но опять-таки, будь на то воля Косых, он бы запретил туристам близко подходить к тайге. Косых ненавидел туристов. По оплошности этих «бродяг» четыре года назад погибли в огне его сестра и племянник. Шурин Антона — егерь — ушел на обследование участка, а в это время, словно шквал, пронесся по тайге верховой пожар, погубивший семью, уничтоживший все хозяйство, спаливший дом. Потом выяснилось, что виновники пала — туристы…

Ванин набрал немного высоты, чтобы Косых было легче осмотреть район. Они находились километрах в восьми от огненной раны тайги.

Выгорело уже гектаров десять. Как и предполагал Антон, огонь верхового пожара, от которого как спички вспыхивали и моментально обугливались кроны, переметнулся через узкое пространство меж скалистыми берегами Лосиной и бушевал на противоположном склоне, пламенем закупорив проход по реке.

Выше, километрах в тридцати, река расходилась на два рукава, вернее, на две самостоятельные речки, — Лосиную и Солнечный луч, истоки их были высоко в горах.

Отмечая на донесении кроки, Косых то и дело посматривал вниз. Перед ним как на ладони лежала дымящаяся сердцевина пала. Он видел, что верховое пламя, уничтожившее кроны, прошло, но в горельнике буйствовал низовой пожар. Кедровник уничтожался огнем начисто. Верховой огонь жег кроны, а низовой — корни.