Сергей Давыдов - Путаный след Страница 3

— Староста Иван! Хватит болтай! Надо положить груз. Господин обер-лейтенант, — сказал он по-немецки, — пусть принесут большой камень!

Двое солдат притащили большой, поросший зеленью камень и взвалили его на борону.

— Куды ж такую тяжесть, господин комендант! Остатние зубья повыдергает, — затряс головой староста, — у нас же пески. На што такая тяжесть?

Капитан Штубе мрачно усмехнулся, поглядел на старосту в упор, медленно отчеканивая каждое слово, сказал:

— А по грязи, староста Иван, потьянет?

Староста ничего не понимал.

— По грязи? Дак какой дурак будет грязь боронить-то?!

— Молчать! — взорвался Штубе. — Я приказывай! Чтобы быль хорошая лошадь. Раз! Чтобы быль хорошая борона. Два! Понятно, староста Иван? Повтори!

Ничего не понимая, староста повторил:

— Хорошая лошадь… Хорошая борона…

— Каждое утро, — так же отчеканивая каждое слово, продолжал немец, — точно в шесть часов приказывай боронить дорога у развилка! Понял, староста Иван? Что такое, староста Иван? Ти кажется недоволен приказ?

— Боронить дорогу, — ахнул староста, побледнев. — Кому? Кому боронить?..

— Ти будешь брать людей из село! Пусть бороньят по очередь! Сегодня первый изба, завтра второй, послезавтра третий. Повтори!

— Но там же мины, — закричал староста, — там же мины рвутся, господин комендант!

— Повтори приказ! — рявкнул капитан Штубе, багровея. — Пусть на русский мин рвутся русские! — Он стал подниматься по крыльцу. Уходя, приказал: — Господин обер-лейтенант! Назначаю вас ответственным за эту важную операцию! Думаю, что через неделю они сами притащат партизан. Сюда! Где бы они ни скрывались…

Капитан Штубе мог быть доволен собой. Уже на следующий день хитрость дала свои результаты. Боронившая дорогу баба разглядела мину в грязи и этим спасла свою жизнь. Саперы извлекли мину — она, как и предполагалось, была самоделкой.

Целый день немецкие машины шли по дороге беспрепятственно.

На другой день на рассвете прогремел взрыв.

Подорвалась лошадь. Мужик чудом остался жив.

Снова целый день шли по дороге немецкие машины.

Капитан Штубе был очень доволен собой.

Глава II

НАХОДКА В ЛЕСУ

Митька — пастух временный.

Настоящий пастух — сухорукий Калина, Митькин родственник. Повез Калина камни на немецкое строительство, да и придавил больную руку. Пришлось Митьке его выручать.

А в прошлом году Митька все лето гусей пас. Хитрая птица — гусь!..

Вдоль всего их села, разрезав надвое покатую поляну с начисто выщипанной травой — одни лишь корни желтеют, петляет речка Безымянка. Через неё даже мостков нет — любая старуха и так перепрыгнет. Безымянкины берега покрыты серым да белым пухом и пером и расшлепаны в грязь. Это красные лапы сотен горластых увальней расшлепали берега. Гусь хозяевам выгоден. Мороки с ним никакой — сам кормится, промышляет что-то в воде. Простую траву щиплет, а жиреет! Правда, за гусями нужен глаз. Да еще какой!

Хитрая птица — гусь!

С виду они такие спокойные…

Но известно, что у них на уме! Зазевайся только Митька, сбегай домой за горбушкой или яблоком — и нет гусей.

Все стадо махом на огороды.

Уж как бы крепко ни сидела морковь в засохшей глинистой земле, какой бы ядреной, плечистой ни была, гусь все равно аккуратненько выдернет ее, оставив в земле ровные, будто высверленные отверстия.

Ну, держись тогда пастух: заклюют бабы не хуже гусей!..

Нет теперь гусей в Митькином селе. Несколько коровенок да козы.

Пас Митька свое немногочисленное и пестрое стадо в березняке, километрах в трех от села. Любил Митька эти места. В белых березах колдовство какое-то! Воздух такой чистый и легкий от них, льется в тебя так глубоко, что голова кружится и всего словно тоненькие иголочки покалывают. И усталости сразу в тебе никакой нет. Всё как рукой снимает! Настоящие колдуньи, а не березы!

Наткнулся Митька в березняке на малинник. По краям ягоды сморщенные, засохшие, а дальше крупные виднеются. Митька забрался в самую середину и стал ягоды сосать губами, как медведь. Ему Калина рассказывал, что медведи так малиной лакомятся.

В середине малинника Митька вдруг увидел в траве да в крапиве какую-то доску. Откуда ей тут быть?

Митька ногой пригнул крапиву. Да это не доска, а дверца! Погреб тут у кого, что ли? Когда немцы наступали, то многие в лесу свое добро прятали. Чей бы это мог быть погреб, а? А что, если слазить? Все равно никто не узнает, в лесу-то никого, только стадо Митькино бродит. Замка на дверце даже нет. Видно, хозяева думали, что не найдет никто. Да и зачем замок в лесу? Уж если кто сыщет, всё равно собьёт!

Разгреб Митька мусор, траву да листья и стал открывать дверцу. Ничего не вышло. Тогда он вставил в щель кнутовище и нажал. Подалась! Еще немного. Вот так!

Что за странный погреб? Ступеньки широкие вниз сделаны и досками устланы. Стены — Митька пошел по погребу в темноте, касаясь их рукой, — стены из бревен.

Нет! Деревенские таких погребов не ладят. Слишком жирно будет — бревна на погреб тратить. Это же не изба!

Глаза его попривыкли к темноте, да и из дверцы сверху светило, вот и увидел Митька в углу странного погреба какие-то железные ящики, вроде больших сундуков, да ещё какие-то плоские кругляши лежали друг на дружке. Митька стал их ощупывать и обнаружил, что у кругляшей имеются ручки.

«Кастрюли с чем-то. Ну и тяжелые!.. Сейчас я одну на свет-то выволоку да посмотрю», — решил он.

Митька выбрался наверх, волоча за собой кастрюлю по ступенькам.

«Что это за штуковина? Крышка у неё не снимается, привинчена. В середине колпачок, под ним дырка с резьбой… От трактора, что ли… Нет, наверное, от молотилки, там какие-то штуковины вроде этих есть. Только они без ручек… Ну и тяжесть, насквозь железная, наверно!»

Митька обошел кастрюлю кругом, потыкал в нее кнутовищем, попрыгал на ней, потом полез в погреб и выволок еще одну. К её ручке проволокой была прикручена фанерная бирка. На бирке расплывшимися фиолетовыми чернилами что-то написано.

«Проверено, — разобрал Митька. — Срок годности декабрь 1945. Противотанковая № 00147. Минсклад 1566».

— Противотанковая… минсклад, — пробормотал Митька и тут догадался, что же это за кастрюли.

— Ми… мина, — ахнул он, вскакивая, и, заорав на весь березняк: «Караул! Мамка!» — бросился наутёк.

Летел он по лесу, как заяц, не разбирая дороги, пока со всего разгона не угодил в какую-то ямину.

Сердце его стучало так сильно, что даже груди было больно, зубы стучали ещё сильнее, и он никак не мог вдохнуть в себя как следует воздух, настолько запыхался.