Марк Азов - Визит «Джалиты» Страница 3

Товар, который рекламировал грек, был ещё более странным, чем его одежда. Вынимая из саквояжика, он раскладывал перед Марией Станиславовной красочные картинки на глянцевой бумаге: коралловые острова с тонконогими пальмами, белая вилла и такая же белая яхта, перевёрнутая в зеркале лагуны.

— Сколько стоит такая вилла?

— Миллион.

— Вместе с островом?

— Это называется атолл.

— Яхта тоже входит в эту сумму?

— Яхта?

— Ну да, тут написано. Я ещё не разучилась читать по-французски: «Яхта „Глория“ с кают-компанией и…», пардон, «…гальюном».

— Яхта от другая вилла.

— Тогда сочувствую вам, господин Ксенофонт. Вы зря пересекли Чёрное море. Надеюсь, не очень качало?

— Самая чуточка… А почему зря?

— Потому что без яхты за всю вашу экзотику в России сейчас и фунта муки не дадут. А вот за место на пароходе, пусть на палубе, в угольной яме, снимут с себя последнюю рубашку или норковый палантин.

— Вы можете покупать совсем маленький бунгало с банановой рощицей. Это будет стоить совсем не миллион.

— Какая разница, если белая яхта «Глория» не ожидает в гавани?

— Кто вам сказал — не ожидает? Очень ожидает! Но только не «Глория», а «Джалита» — дизельный бот.

«Кажется, этот грек существует на самом деле, — подумала Мария Станиславовна. — Не сон, не романтический бред…»

— Почему вы решили, что я хочу уехать из России?

— Богатые люди убегают от революции.

— А кто вам сказал, что я богатый человек?

— Я знал вашу семью, госпожа Мария: вашу мамашу, вашу папашу, сторож Никита и мерин Сивый, на котором Никита возил бочку.

— А я-то думаю: где я вас видела?!.. Ну, конечно! Когда-то до революции к нам приходил коммивояжёр фирмы «Зингер», тоже с картинками… швейных машинок. Мама ещё была жива. Ну да! Он вот так же, простите, поддёргивал брюки, чтобы не пузырились на коленях. Значит, теперь вы уже швейные машинки не предлагаете? — Марии Станиславовне вновь стало смешно. — Теперь вы коммивояжёр по продаже коралловых островов с банановыми рощицами.

— И белыми яхтами. Лишь бы это вас развеселяло.

Охота смеяться вдруг пропала.

—Вы ошиблись адресом, к нам больше не ходят коммивояжёры.

Грек сложил руки на животе и сочувственно вздохнул:

— Я все знаю, госпожа Мария: прочитал газету в Трапезунде. Наверно, сам бог нуждается в хорошем докторе, если он позвал ваш папа. Но я не думаю, что профессор Забродский оставил свою дочь без всякого средства. Станислав Казимирович имел достаточную практику. Богатые люди со всего света привозили к нему свои дети с больные лёгкие. Конечно, он был состоятельный человек, если на свой капитал купил здесь, в Крыму, виллу с парком над морем и открыл климатический курорт.

— Пойдёмте, — она встала, — я вам покажу деньги профессора Забродского, если интересуетесь.

И пошла, не оборачиваясь, вдоль каменных перил веранды. На ней был белый докторский халат. И поскольку её собеседник был моряк, он не мог отделаться от ощущения, что она плывёт, как парусная лодка. Она даже кренилась, как лодка, потому что шла в старых туфельках на сбитых каблучках.

«САХАРНЫЙ» БУНТ

В столовой санатория сидели дети, мальчики и девочки, в белых панамках. Они, видимо, собирались пить чай. Стаканы сгрудились в стороне на подносе, и двое старших — паренёк лет четырнадцати, с лицом, чуть тронутым оспой, и девочка того же возраста, с виду совсем уже барышня, — разливали чай.

Перед каждым лежал ломтик хлеба не больше спичечной коробки и бумажка с каким-то белым порошком. Дети, должно быть, отказывались принимать порошки: в столовой стоял галдёж, который сразу оборвался, как только вошли Мария Станиславовна и грек.

— В чём дело. Рая? — спросила Мария Станиславовна у девочки-барышни, разливавшей чай. — Почему шум?

— Революция, Мария Станиславовна. Они нас свергают: меня и Колю.

Младшие загалдели с новой силой:

— Они неправильно делят сахар!

Только теперь грек понял, что порошок на бумажках не лекарство, а сахарный песок в микроскопических дозах.

— Когда-то в России были соляные бунты, — сказала Мария Станиславовна, — а у вас, значит, сахарный? — она рассмотрела все бумажки. — Абсолютно одинаковые порции!

— Нет, не одинаковые! — возразил мальчишка лет десяти, видимо, главный застрельщик бунта. — Мы посчитали крупинки!

Мария Станиславовна взглянула на грека: понял ли он, что происходит?

Грек сделал вид, что рассматривает дерево. Посреди столовой росло дерево. Оно выросло такое высокое, что для него специально в стеклянной крыше столовой пришлось проделать дыру, и теперь дерево проходило сквозь крышу, его крона шумела над павильоном.

— Хорошо, Серёжа, — сказала Мария Станиславовна, — я сама буду развешивать сахар. Коля! — обратилась она к пареньку, которого собирались свергнуть. — Принеси аптекарские весы.

Пока Коля бегал за весами. Рая поставила перед греком стакан подкрашенной водицы — здешний чай.

Коля принёс весы и длинный ящичек с гнёздами мал мала меньше для гирек. Гирьки Мария Станиславовна брала пинцетом.

— Чтобы на гирьках не оставался жир от рук, — объяснила она и, окончив взвешивать, присела за стол рядом с греком. — Дальше пусть делят сами. У них свой способ.

Способ оказался простым:

— Олюня, отвернись, — распорядился Коля.

Самая маленькая девочка послушно повернулась лицом к двери.

— И не подглядывай! — закричала другая девочка.

Коля коснулся пальцем одной из бумажек с сахаром:

— Кому?

— Андрею!

Андрей схватил свою долю.

— Кому?

— Райке!

Девочка-барышня тоже получила.

— Кому?

— Серёже!

Застрельщик бунта с достоинством взял свою порцию.

— Кому?

— Катюше!

— Кому?

— Дяде.

Грек оглянулся…

— Вам, вам, — сказала Мария Станиславовна.

Грек испуганно отодвинул стакан:

— Нет, нет! Дяде не надо. Дяде доктор запретил кушать сладости… слишком много, — физиономия господина Михалокопулоса стала красней его фески. — Дядя лучше покурит на свежий воздух.

Наталкиваясь на столы и стулья, грек выскочил из столовой и по первой же попавшейся аллее углубился в санаторный парк…

МАДАМ-КАПИТАН

Навстречу греку из зарослей одичавших изломанных и увядших табаков вышла дама. Дама самая натуральная: вся в кружевах и рюшах, как парижский зонтик. Её кукольное личико утопало в страусовом боа. Серьги с подвесками раскачивались на ходу и, чудилось, издавали мелодичный звон. Но из крошечного ротика, похожего на цветок львиный зев, вырывался боцманский бас:

— Это ваша «Джалита» болтается у рыбачьей пристани?

— Наша.