Балтийское небо - Николай Корнеевич Чуковский Страница 3

— Вас зовут, кажется, Соня… — начала Марья Сергеевна.

— Она убита? — спросила девочка.

Марья Сергеевна опять кивнула, пораженная ее догадливостью, и отвернулась.

Она слышала у себя за спиной дыхание девочки. Ни всхлипыванья, ни вздоха. Так стояли они довольно долго. Потом Марья Сергеевна нащупала в кармане своей жакетки пакетик, крест-накрест перевязанный бечевкой, вытащила его и обернулась.

Глаза девочки были широко раскрыты, и слезы катились по щекам, собираясь на подбородке. Но, видимо, она их не замечала.

— Снаряд? — спросила она.

— Нет, — сказала Марья Сергеевна. — Нас обстрелял самолет.

— Когда это было?

Марья Сергеевна подумала.

— В четверг…

— Ее похоронили?

— Нет. Нас сразу вывели из рва, и больше мы туда не возвращались. Там теперь немцы… Вот…

Она протянула девочке пакетик. Это были перевязанные бечевкой письма в конвертах, паспорт, три сторублевки, фотография лысеющего мужчины в сером пиджаке, в галстуке, — всё, что хранила на себе Катерина Ильинична.

Девочка взяла пакетик и держала его в протянутой руке, даже не взглянув. Большие слезы падали на каменные плиты лестничной площадки.

Марья Сергеевна осторожно коснулась плеча девочки.

Вдруг за дверью раздались приближающиеся мягкие шаги. Девочка вздрогнула, лицо ее сразу стало спокойным. Она рукавом стерла слезы со щек и спрятала пакетик под блузку.

— Уйдите, пожалуйста… — торопливо шепнула она Марье Сергеевне. — Спасибо вам…

Не успела Марья Сергеевна спуститься на несколько ступенек, как брякнула дверная цепочка, дверь квартиры 28 распахнулась и на пороге появился небольшой человечек в голубом халате и красных мягких туфлях. У него было горбоносое старческое личико с седыми, до голубизны усами. Держался он прямо, и голова его в черной ермолке была откинута назад важно и не без надменности.

— От Кати? — спросил он резким голосом.

— Да, — сказала девочка спокойно, стараясь не выпустить его на площадку и загораживая от него Марью Сергеевну. — Она просила передать, что еще там задержится.

— Я говорил, что нам уезжать рано, — сказал он. — Мы будем ждать ее.

Девочка осторожно втолкнула его назад в квартиру и сама вошла вслед за ним. Дверь захлопнулась.

2

Марья Сергеевна жила на улице Маяковского, которая раньше называлась Надеждинской, а еще раньше, лет сто назад, Шестилавочной. Она сошла с трамвая на Невском и пошла по своей родной улице, знакомой до каждой трещины в тротуаре, внимательно глядя по сторонам. Она сразу заметила, что здесь за время ее отсутствия произошли изменения, большие, чем в тех местах города, где она успела побывать.

Уже во втором доме от угла были выбиты все стёкла. Поравнявшись с родильным домом имени Снегирева, она увидела широкий пролом в стене, выброшенные в палисадник скрюченные железные кровати. Напротив, в больнице имени Жертв Революции, один из белых двухэтажных корпусов был сметен наполовину. Дом на углу улицы Жуковского был совсем уничтожен, и только искривленные железные балки торчали в небо. Лишь один край его, самый дальний от угла, всё еще держался, словно на весу, и с улицы можно было видеть внутренность квартир, точно вскрытых огромным ножом: яркие пятна зеленых, желтых и синих обоев, фотографии на стенах, шкаф без дверец с висящим в нем пиджаком, и над всем, на самом верхнем этаже, зеркало, отражающее ясное бледное сентябрьское небо.

Сюда, видимо, попала особенно крупная бомба, потому что все стёкла во всех окнах были выбиты до самой улицы Некрасова. Марья Сергеевна пошла быстрее, торопясь увидеть свой дом. Впрочем, она не очень волновалась. Никого из близких у нее дома не было, а дорожить вещами ей сейчас казалось нелепым. С тех пор как началась война и уехал Коля Серов, и особенно с тех пор как уехали дети, она чувствовала себя не то что свободной, а словно ни к чему не прикрепленной. Каждый дом был ей дорог как свой; ей казалось, что каждый из них мог бы дать ей приют, она могла бы жить с любыми людьми, как жила в сарае на оборонных работах, и всюду чувствовала бы себя дома. Она знала, что та борьба, которая началась три месяца назад, была теперь единственно важным, и стремилась возможно скорее принять в ней участие. Она вернется на оборонные работы копать рвы или поступит на какой-нибудь завод, работающий для фронта. Ей только необходимо прежде съездить к своим детям, устроить их, быть уверенной, что они в безопасности…

За улицей Некрасова стёкла в окнах были целы. Свой дом она заметила издали. Он был невредим, совершенно такой же, как раньше. У ворот ее встретила управдомша; она улыбнулась Марье Сергеевне и, кажется, хотела что-то сказать, но Марья Сергеевна поспешно поднялась к себе на четвертый этаж, открыла дверь своим ключом и вошла в квартиру.

Квартира эта состояла всего из трех комнат, и две из них занимала Марья Сергеевна. В третьей жила Анна Степановна, соседка, старуха жизнелюбивая, деятельная и неестественно говорливая. Когда-то у Анны Степановны был муж, работавший где-то на заводе, были дочери. Но муж давным-давно умер, дочери вышли замуж в другие города, и уже лет пятнадцать Анна Степановна жила совсем одна на пенсии. Марья Сергеевна много раз ссорилась с ней из-за несносной привычки Анны Степановны влезать во всё, что ее не касалось: в стряпню, в воспитание детей, в знакомства Марьи Сергеевны; но ссоры эти кончались ничем, как-то сами собой рассасывались, потому что изменить Анну Степановну было невозможно, и она, ни на что не обращая внимания, продолжала соваться во всё. И Марья Сергеевна привыкла к ней, даже дорожила ею в своем одиночестве и, вероятно, была бы очень огорчена, если бы Анна Степановна исчезла.

Анны Степановны не было дома. Марья Сергеевна открыла ключом дверь своей комнаты. И сразу увидела два письма, сунутые под дверь. Письма эти, несомненно, лежали здесь давно, так как оба конверта были покрыты пылью.

Нагибаясь, чтобы поднять их, Марья Сергеевна поняла, что оба они от Ириночки, дочки.

Ириночкины письма пришли, вероятно, вскоре после отъезда Марьи Сергеевны — на них были штемпеля начала августа. Волнуясь, сдвинув брови, Марья Сергеевна вскрыла конверты, в которых, безусловно, уже копалась Анна Степановна, и стала читать.

Из Ириночкиных писем, написанных очень большими буквами по нарисованным карандашом линейкам, она узнала только, что живут они хорошо, ходят за малиной и поймали в лесу ежика, который пожил три дня, залез за печку и умер. Но гораздо больше она узнала