Империя Independent - Игорь Анатольевич Верещенский Страница 30

– Теперь всё равно. Я вернусь, и мы вместе уйдём отсюда, – щёлкнув выключателем, он вышел. Больно и неохотно ему было оставлять Семёна одного. Но – ещё двадцать минут… каких-то двадцать минут, и всё будет кончено!

16

По школе разгуливал ветер; дождь всё не начинался. Не было даже сырого, вкусного его привкуса в воздухе. Воздух летел с юга, с жарких полей, и нагонял только жару и сухость. Гром ещё пару раз проскрежетал сухими ударами, словно ржавое железо о камень, и не оставил в воздухе ни капли влаги, наоборот, иссушивая её жалкие остатки. Заряженное небо искало точки соприкосновения с землёй, но сухость пролегала между ними, и небо злилось, а земля ждала; ждала его гнева и готовилась покорно всё стерпеть.

Через ступеньку Пашка бежал по лестнице, и лёгкий запах дыма, ощутимый в коридорах, списал на ветреную погоду. Недавно в новостях говорили, что на юге области бушуют пожары, вот наверно и принесло. А в каморке сторожа уже вовсю пылали стол и занавески, и пузыря поверхность старой тумбочки подбиралось пламя к самим останкам Георгия Афанасьевича, бережно прикрытых покрывалом. И некуда было деться огню, кроме как стремиться к решётке вентиляции, которая так и засасывала потоком воздуха, струящегося из-под двери и щелей окон.

Первый этаж был задымлён сильнее остальных, а в дыму явно присутствовал запах жжёного пластика и синтетики. Через щели двери в кладовую валил дым, разбегаясь вдоль потолка, а любопытные, жадные языки огня начинали заглядывать сквозь окошко вентиляции из каморки в кладовую, уже облизывая ближайшие к нему коробки. Но Пашка всего этого не видел и даже не заметил запаха – в жару жжёный пластик часто летал в городском воздухе, подымаясь из какой-нибудь задымившейся урны, да и совсем другие цели были сейчас в его голове. Не спрашивая, кто пришёл, и не выглядывая в окно холла, он толкнул железную дверь, но вместо хитрого, скученного лица Комара с непомерно большим и горбатым носом пред ним предстала вызывающая физиономия Джема с широким, выразительным ртом.

Было достаточно доли секунды, чтобы понять, в чём дело. Но всё равно он опоздал. Рука Джема и ещё чья-то схватили дверь за торец, и как Пашка не тянул её к себе, визит непрошенных гостей обещал быть состоявшимся. Тогда он ринулся к лестнице, но кто-то очень шустрый оттянул его за шиворот назад и непринуждённым ударом в почку уложил на пол. Пашка сразу же узнал тяжёлую руку Водяна. А гадкое, с огромным лбом и широким ртом лицо Джема склонилось над ним и растянулось в самодовольной улыбке:

– Э-э, братец! За тобой должок, забыл? А долги нужно отдавать.

– Я всё отдал…

– Уж не рёбрами ли? Прости, но твои рёбра мне не нужны. Ник, дверь!

Коренастый пацан в толстовке, которого Пашка тоже как-то видел, запер дверь. Рядом с ним стоял и Комар с несколько понурым видом и свежим фингалом. Вероятно, невесть откуда взявшаяся техника, да ещё в таких объёмах, не осталась незамеченной в местах сбыта…

– Вставай! С нами пойдёшь, – скомандовал Джем, и Водян резким движением вернул Павла в вертикальное положение – дёрнул за руку так, что хрустнуло плечо, а Джем подобрал с пола его уроненный мобильный: – это пока у меня побудет!

Сопротивляться было бесполезно. Он один против четверых вряд ли что смог бы сделать, а расплачиваться здоровьем тоже не хотелось. Пусть они всё берут, всё выносят, ко всем чертям! Ему ничего не нужно…

– А хорошо ты устроился, – злорадствовал Джем, пока они шли по коридору второго этажа. Пашку вёл Водян, заломив ему за спину руку. – Глянь какие хоромы, а? Ничего, если мы на ночку-другую задержимся? Не против? Чего молчишь? Ну молчи. Только не поступают так: барыши получил, а друзьям ни слова! Всё себе? А кто тебя этому научил, а? Кто с этим вот придурком познакомил? – Джем бросил злорадный взгляд на Комара, который молча шёл рядом и пялился в пол.

– Вы мне не друзья, – ответил Павел.

– Да я уж понял. Ну ладно, я, знаешь ли, навязываться не люблю. Не хочешь дружить – не надо, переживу как-нибудь! – с наигранной обидой вещал Джем. – Вот только научу тебя кое-чему. Как вести себя надо. И кого можно кидать, а кого нет.

Они остановились у двери в компьютерный класс, которая после взлома не запиралась. Джем закурил, а Павла поставили ровно напротив него.

– Хоромы-то хорошие, да запашок, словно помойку подожгли, – заявил он, глядя то на него, то в окна холла. Ник при этом глупо хихикнул:

– Ага, точно!

– Или это от тебя так несёт? – Приблизившись к нему, Джем выпустил дым Павлу в лицо. Павел отвернулся, но таким же грубым движением голову ему вернули в нужное положение. – А, Водян, от него или не от него? – усмехался Джем. – Ты ближе стоишь, а у меня может и с нюхом что, иль сигареты паршивые…

– Да походу от него!

– Да… на бомжа ты похож стал, друг мой! – очередная струя дыма устремилась в его направлении.

– Дверь не заперта, – процедил сквозь зубы Пашка; он не терял надежды, что они заберут всё что нужно и свалят.

– Я знаю, что не заперта. Мне напарник твой всё выложил. И сколько он уже продал, и сколько там всего, и сколько ещё получить можно. Ты на Комара не серчай: трус ведь он и в Африке трус, как говориться. Понял, что влететь ему может как следует, сразу сам всё и рассказал. Видишь: всего одним синяком и отделался, в воспитательных целях, так сказать!

Ник снова захихикал. Рука жутко затекла, ноги дрожали от напряжения, а в теле бродила злость… но вместе с ней и отчаяние, которое поедало, как червь, разжигаемую гневом силу. Докурив, Джем скомандовал:

– Держите ему бошку.

Ник подступил ближе, скрутив ему обе руки, а Водян как клещами зажал голову.

– А ты вот смелый, в отличие от Комара. Ничего не боишься. Целеустремлённый. За это ценю. Да только дури в голове много. Сейчас мы её выжечь попробуем, – с этими словами Джем поднёс окурок к Пашкиному лицу.

Он зажмурился. Ладони Водяна сжимали ему голову с обеих сторон, так что было не пошевелиться, а заломленные руки и вовсе обездвиживали; Павел почувствовал себя кошкой, которую взяли за шкирку и готовились сделать усыпляющий укол… раскалённое жало сигареты коснулось лба, как раз между бровей, и в нос ударил запах жжёной кожи.

Было нестерпимо больно; мозг готов был взорваться. Ему словно делали