Генри Хаггард - Скиталец Страница 31

— Так вот какою должна быть Хатхор! — прошептала она, и голос ее звучал как-то непривычно для ее слуха: то был чарующий, ласковый голос Елены, и, смущенная своею собственной красотой, угнетенная сознанием своего тяжкого греха, Мериамун вышла из своей опочивальни и, подобно звездному лучу, стала скользить по уснувшим пустынным залам своего дворца, мимо статуй грозных предков и богов; ей казалось, что они шептали друг другу о страшном грехе, совершенном ею, и о тех бедах и несчастьях, которые она навлекла этим на свой дом, на весь народ и всю страну. Но она не хотела их слушать и ни на минуту не замедлила шага.

Тем временем Скиталец в своих покоях готовился встретить златокудрую Елену. Странные видения прошлого теснились в его мозгу, видения какой-то бесконечной будущей любви. Сердце его горело в груди, подобно яркому факелу, освещая его прошлое. Ему показалось, что вся прежняя жизнь была сном, а действительность в жизни мужчины — это только любовь; совершенство в жизни — красота, одеяние любви; а единственное стремление и цель — это сердце любящей женщины, сердце златокудрой Елены, этой «Мечты мира»; она — мир, радость и покой.

Надев свои золотые доспехи и взяв лук Эврита, Одиссей расчесал свои кудри и, помолившись богам, вышел из своего помещения, выходившего в большой зал с колоннами.

Бесконечные ряды колонн тонули во мраке, только посредине сквозь прозрачный потолок свет луны, падая широким потоком, заливал белые мраморные плиты пола и ложился широкой пеленой, казавшейся светлым прудом среди туманных темных берегов. По привычке Скиталец окинул залу рассеянным взглядом, и ему показалось, что вдали, в противоположном конце, между колоннами движется какая-то белая тень. Схватив свой черный лук, он наложил руку на колчан, так что стрелы в нем зазвенели.

Тень в конце залы как будто уловила этот звук или же увидала золотые доспехи, на которые случайно упал луч света, только она стала приближаться, пока не дошла до края бывшего среди залы бассейна, и остановилась. Скиталец тоже остановился, недоумевая, что бы это значило. Но вот тень медленно вошла в освещенное пространство, и он увидел, что то была женщина в белом; вокруг ее стана обвивался змеею золотой пояс, украшенный драгоценными камнями, горевшими разноцветным изменчивым блеском, подобно глазам змеи.

Стройна и прекрасна, как статуя Афродиты, была эта женщина, но кто она была, трудно было угадать, так как голова ее низко склонялась на грудь.

С минуту она стояла так, совершенно неподвижно, Скиталец приблизился к ней и, в свою очередь, очутился в полосе света. Тогда белая фигура вдруг подняла голову, так что свет упал ей прямо в лицо, и протянула к нему свои белые, точно изваянные из мрамора руки. Лицо это было лицом Елены-аргивянки! Одиссей невольно залюбовался ее красотой, ее небесно-голубыми глазами и золотистой волной кудрей, медленно, беззвучно, не проронив ни слова, он стал приближаться к ней. Вдруг смутное чувство страха закралось в его душу. Однако он поборол его и произнес:

— Госпожа, ты ли это? Ты ли Елена-аргивянка, которую я вижу перед собой? Или же ты только видение, смеющееся надо мной?

— Разве я не говорила тебе вчера в святилище Хатхор, что в эту ночь мы повенчаемся с тобой? Почему же ты теперь принимаешь меня за призрак, причисляешь к бесплотным? — сказала тень.

Скиталец прислушался к звуку ее голоса: то был голос Елены. Глаза, смотревшие на него, были тоже глазами Елены, но он почему-то боялся обмана: сердце его не доверяло глазам и слуху.

— Правда, так говорила мне Елена-аргивянка, — произнес он, — но она сказала мне, что я встречу ее у пилона храма и сам приведу ее оттуда, как невесту. Я и иду туда за нею теперь. Если ты Елена, то где же твоя багрово-красная звезда, роняющая кровавые слезы об убитых людях, звезда, по которой я должен узнать тебя?

— Кровавая роса уже не падает со звезды на моей груди, Одиссей, так как с той минуты, как ты овладел мною, люди не будут больше умирать за меня, за мою красоту! Звезда войны закатилась. Смотри, теперь разум и мудрость царят вокруг меня. Вот. Символ бессмертного Змея, означающий вечную любовь! Ты шел за мною, а я пришла к тебе. Разве ты хочешь, чтобы я оставила тебя, Одиссей, и ушла от тебя?

Тут разум хитроумного Одиссея помутился; забыв слова Афродиты, предостерегавшие его, что Елену он узнает только по красной звезде на груди, он теперь уже не сомневался, что видит перед собой злотокудрую Елену.

Между тем та, которая носила образ Елены, протянула к нему свои руки и улыбнулась такой бесподобной улыбкой, что Скиталец забыл обо всем на свете.

Через мгновение она, неслышно скользя по мраморному полу, пошла перед ним, а он — за нею по длинному ряду зал и коридоров, точно во сне; она все манила его своей обольстительной улыбкой. Наконец они вошли в опочивальню царицы и встали у золотого ложа фараона. Тогда она сказала ему:

— Одиссей, ты, кого я любила от начала веков и буду любить до скончания веков, посмотри, видишь, перед тобою стоит та красота, которую боги предназначали для тебя! Прими же свою невесту в свои объятия. Но прежде положи руку свою на эту золотую змею, что повилась вокруг моего стана, и на этом новом свадебном подарке богов поклянись мне в любви и неизменной верности, произнеси твой супружеский обет, вовеки нерушимый. Клянись так, Одиссей: «Я люблю тебя, женщина или богиня, люблю тебя одну, каким бы именем ты ни звалась и в каком бы образе ни являлась! Тебе я буду верен, и к тебе прикипит душа моя, к тебе одной до скончания веков. Я прощаю тебе твои грехи, облегчу твои скорби и никого не допущу стать между мной и тобой». Клянись, Одиссей, сын Лаэрта, или оставь меня!

— Это великая, страшная клятва! — сказал Скиталец. Хотя теперь всякая мысль об обмане была далека от него, но эта клятва была ему не по сердцу.

— Выбор свободен, — продолжала между тем царица. — Клянись так или оставь меня, чтобы никогда больше не видеть!

— Отказаться от тебя я не хочу и не могу, если бы даже хотел! Прими же мою клятву! — И он, положа руку на голову золотой змеи, произнес ту страшную клятву, позабыв слова богини и Елены, поклялся змеем — когда должен был клясться звездой, — змеем, символом зла и коварства… В то время когда уста его произнесли эту клятву, глаза змеи сверкали злорадным огнем, а глаза той, которая носила образ Елены, сияли торжеством; черный же лук Эврита тихо задребезжал, предрекая смерть и войну.

Но Скиталец в это время не думал ни об обмане, ни о смерти, ни о войне: поцелуй той, которую он принимал за Елену, горел на его устах, и, опьяненный восторгом, он опустился на золотое ложе царицы, жены фараона.