Евгений Федоровский - Искатель. 1976. Выпуск №3 Страница 31

Но, перестав паразитировать на природе, человек еще не научился жить с ней в разумном симбиозе. Он просто уклонился от этого, став существом, по сути, внеэкологическим. Отсюда и замкнувшиеся в себе города под куполами не только там, где вокруг них простирается ядовитая атмосфера, но и там, где она не отличается от земной. Отсюда и основная установка Совета Геогигиены: никаких изменений, выходящих за пределы случайностей; сохранить на новых планетах все в таком же по возможности виде, как это было до прихода сюда человека. Поэтому транспортные трассы всюду проходят или по воздуху, или под землей; поэтому мы предпочитаем синтезировать пищу индустриальным методом, а не разворачивать сельское хозяйство, вмешиваясь тем самым в экологический баланс планеты…

Но мы не можем действовать иначе, потому что быть потребителями уже не хотим, а жить в симбиозе еще не умеем. Наши отношения с внеморальной природой должны быть строго моральны. Стоит хоть раз отступить от этого правила — ради чего угодно, пусть даже ради удовлетворения энергетических потребностей планеты не то что на полвека, а хоть на пять веков вперед, как волна зла пойдет по планете, сметая все с пути, как цунами древней Земли.

И чтобы не допустить этого, существуют на всех планетах Советы Геогигиены. А в каждом из них есть координатор, такой вот Суркис, которому очень тошно и больно, — больно отказывать людям, вставать на пути их дела. И ради чего! Ради какой-то четверти градуса, как говорит Ждан. Но ведь с экологическим балансом планеты сопряжен моральный баланс Человечества.

И потом, слишком въелось в нас представление, что человек есть мера всех вещей. Ждана Бахмендо я вижу в лицо; я вижу обиду и горе в его глазах. И мне по-человечески больно за него. А природа… Слишком несопоставимы тут масштабы: я точно знаю — чуть ли не до квадратного метра — площадь зеленого листа по всей Заре; но когда последний раз я держал в руках зеленый лист, живой, а не отпрепарированный в лаборатории? И это самое страшное, потому что я должен защищать то, что понимаю только разумом, от того, что близко и моему разуму, и моим чувствам. А это неизбежно приводит к потере внутреннего равновесия, равновесия мысли и чувства.

Виброплан был уже возле самого Восточного Шлюза, когда Суркис перевел управление на автопилота и, достав из кармана плоскую коробочку телерада, набрал номер Ждана Бахмендо.

Когда с экрана на него удивленно и радостно взглянуло лицо энергетика, Суркис почувствовал, что где-то в горле у него застрял тугой и колючий комок. Он покачал головой.

— Нет. Я не передумал, Ждан. Я не имею права передумать. И вам все равно придется тащить свой энергоцентр куда-нибудь на астероиды. — Комок в горле распух, мешая говорить. — Но если вы не очень заняты, Ждан, приезжайте ко мне. Вы знаете, где я живу? Мне хочется просто поговорить с вами… непосредственно, а не через экран.

Бахмендо чуть заметно улыбнулся.

— Хорошо. Я приеду, Суркис.

Виброплан скользнул в раскрывшуюся навстречу ему диафрагму шлюза.

Андрей БАЛАБУХА

КОКТЕЙЛЬ ДЕКСТЕРА

Пока Крайн пересекал кабинет, его все-таки пару раз качнуло, он чуть задел плечом косяк, потом створка двери скользнула на свое место, и Декстер с Мэдвигом остались одни.

— Ну, — ледяным тоном поинтересовался Декстер. — Что скажете, майор?

— Что на звездолете всегда можно припрятать ящик-другой виски, и никакой таможенный досмотр его не обнаружит.

Это было настолько очевидно, что Декстер промолчал. Мэдвиг размерено маршировал по кабинету — шесть шагов от двери к окну, шесть от окна к двери. На пятой минуте у Декстера от этого коловращения закружилась голова.

— Да сядьте же вы наконец!

Мэдвиг осторожно опустился в кресло по другую сторону коммодорского стола. Кресло охнуло.

— Если ребята с «Доры» действительно протащили пару ящиков виски, а больше незаметно провезти все-таки трудно, то оно должно когда-нибудь кончиться. И даже скоро: что такое два, ну пусть даже три ящика для нескольких сот человек с четырех баз?..

— А пока, — подхватил Мэдвиг, — лучше всего не соваться в зону космодрома. Через неделю на долю наших парней там уже ничего не останется.

Декстер кивнул.

— А что будем делать с Крайном, майор?

— Ему и так после вашей выволочки три дня не спать…

— Что-то мне не верится, чтобы у сержанта были нервы институтки.

— Я знаю его лучше, коммодор, — отрезал Мэдвиг.

Что правда, то правда: своих людей начальник транспорта Форт-Мануса знал.

— Хорошо. Будем считать инцидент, исчерпанным. Но если такое повторится… — Декстер одарил Мэдвига многозначительным взглядом. — Вы свободны, майор.

Через пару дней на совещании командиров баз Декстер попробовал выяснить, не случалось ли чего-нибудь подобного у соседей. Однако ни доктор Лундквист, начальник объединенной скандинавской базы, ни полковник Канаяси, ни даже старина Леженаль на его осторожные наводящие вопросы не ответили. Оно и понятно: кто же на Границе захочет признаться в нарушении сухого закона?

Заседание проходило в одном из зданий космодромного комплекса. Космодром был единственным на Альби, а потому громко именовался международным и служил местом проведения всех подобных встреч. Воспользовавшись случаем, Декстер в перерыве заглянул к начальнику таможни и имел с ним собеседование, в ходе которого выяснилось, что начальник таможни претензий коммодора Декстера никак принять не может, поскольку на «Доре» при досмотре контрабандных грузов обнаружено не было. В свою очередь, коммодор Декстер выразил некоторое сомнение в тщательности досмотра, тем более что таможенники — тоже люди, которым, следовательно, тоже хочется выпить. Именно по этой причине, было сказано ему, в старательности таможенников сомневаться не приходится, поскольку обнаруженные контрабандные товары конфискуются в их пользу, против чего никто не возражает во избежание дипломатических осложнений. Признав последнее возражение резонным, Декстер ретировался.

А поскольку вторая часть совещания была посвящена обсуждению проекта дороги, которая соединила бы все четыре базы и необходимость в которой ощущалась уже давно, то Декстер вскоре начисто забыл о своем ЧП.

Обратно он летел вместе с Леженалем и по дороге договорился о долговременной аренде геоскопа, который с «Дорой» им почему-то не прислали и который был у французов. Правда, взамен пришлось отдать передвижную метеостанцию, но их в Форт-Манусе было три.

За геоскопом Декстер послал на следующей неделе. Чэд Сташек, главный геолог базы, прямо-таки подпрыгивал, усаживаясь в машину рядом с сержантом Грили, мрачноватым крепышом из Доусона, лучшим водителем Форт-Мануса. Благодаря привезенным «Дорой» аэрокарам, сменившим неторопливые гусеничные вездеходы, поездка к французам превратилась в чуть больше чем шестичасовую прогулку. Да и дорога здесь превосходная, спасибо Леженалю и предшественнику Декстера, полковнику Мак-Интайру! В сущности, пока это была единственная настоящая дорога на Альби. Она соединяла американскую базу с французской, самой старой на планете, а эту последнюю — с космодромом. Скандинавы же и японцы соединялись с космодромом и соседями только по воздуху, и ради любого пустяка им приходилось гонять гравикоптеры, что было, прямо скажем, довольно накладно. А через альбийскую сельву не пробился бы и танк высшей проходимости, если не прокладывать себе дорогу с помощью корабельной противометеоритной пушки или излучателя антипротонов, конечно. У французов Сташеку и Грили предстояло заночевать, чтобы двинуться в обратный путь уже утром: ночная сельва — это ночная сельва, а береженого бог бережет. Следовательно, вернуться они должны были часам к трем следующего дня.