Станислав Токарев - Искатель. 1981. Выпуск №4 Страница 31

14

Играя плеткой и вытирая лысину клетчатым платком, Нырков бодро вошел в калитку и заспешил к террасе. Сибирцев сидел на нижней ступеньке, сжав виски ладонями.

— Ну, Миша! — восторженно закричал Илья. — Отбились! Хана банде! Почти всех положили. Остальных доловим.

Сибирцев предостерегающе поднял руку и с трудом встал.

— Ты чего? — удивился Илья. — Что тут случилось?

— Тише, Илья, — сказал Сибирцев и взял его под руку. — Пойдем-ка, брат, отсюда.

Они вышли на дорогу и спустились к речке. Сели на выбеленный солнцем корявый ствол старой ивы, опрокинутый недалеко от брода.

— Вот здесь Баулин наших, которые в засаде были, отыскал, — сокрушенно заговорил Нырков. — Зарезали их. У Федьки моего так цигарка в руках и осталась. По ней-то, видать, их и обнаружили… А говорил ведь им, чтоб ни-ни, никакого движения! Ножами их промеж лопаток. Знать, и охнуть не успели.

Нырков стал подробно рассказывать, как отбивались в сельсовете, как потом в церкви пришла ему мысль послать в усадьбу старика в качестве связного. Бравый оказался дедка, в самый раз появился с весточкой от Сибирцева и здорово облегчил задачу. Бандиты сами в мышеловку попали — в поповскую усадьбу, да и у мужиков иного выхода не оставалось: поневоле взялись за оружие, даже те, кто хотел бы отсидеться, мол, моя хата с краю… А когда пулемет поставили на бричку и так чесанули, что щепки полетели, тут и вовсе среди бандитов паника поднялась. Ринулись кто куда. Многих положили, в плен взяли. Тот же дедка помог опознать среди убитых атамана. Валялся он на выгоне, придавленный насмерть конем.

В церкви теперь как военный бивак. Тут тебе и пленные, и раненые, и покойников сложили, и лазарет, и охрана. Все тут. Даже арестантская. А пленные сейчас роют братскую могилу на площади перед сгоревшим сельсоветом. Надо мужиков хоронить. Двенадцать человек насчитали. Бабы воют, да что поделаешь? Могло быть и хуже…

— Кабы не ты, Миша, запалили бы село. Как есть запалили бы. — Нырков с участием посмотрел на молчащего Сибирцева. — А, была не была, угости, что ли, папироской-то!

Сибирцев протянул коробку «Дюбека». Илья закурил, закашлялся, отмахнулся ладонью от дыма.

— Ну чего ты молчишь? Дело ведь какое сделали!.. А без жертв, сам знаешь, не бывает.

— Видишь ли, Илья, — Сибирцев тоже закурил и после паузы сказал: — Не знаю, как тебе объяснить… В общем, слушай… Тот, кого вы на выгоне нашли, он не атаман. Правая его рука, подхорунжий Власенко. А атаман всю ночь со мной был. И фамилия его, Илья, знаешь какая? Сивачев.

— Погоди, — Нырков затоптал каблуком папиросу. — Какой Сивачев?.. Так ведь эта усадьба… Нет, постой, ты чьи часы передавал?

— Все верно, Сивачева. С которым мы вместе там были. Якова Сивачева. Сына Елены Алексеевны и Машиного брата… А он, видишь, где оказался?..

— И что? — растерянно спросил Нырков.

— Убил я его, Илья… А мать умерла.

— Умерла… — повторил Нырков. — Ты что же, Миша, прямо… при ней?

— Господь с тобой, — нахмурился Сибирцев, — там, у речки…

— Да он же бандит! Да за одно это знаешь?!

— То-то и оно, что знаю, Илья. Только это он для нас с тобой бандит, а для Елены Алексеевны — сын. Видишь теперь, как все обернулось? Тут, Илья, разобраться — одной головы мало.

— Так… — протянул Нырков. — Чего же делать?

— Почем я знаю, Илья?.. — Сибирцев помолчал и перевел разговор на другое: — Поп-то не появлялся?

— Прикатил, как же! Забыл сказать тебе. — Илья помрачнел, махнул рукой. — Дом его казаки подожгли, говорят, вместе с женой. Надругались над ней и убили, а после уж, видать, запалили… Одна коробка теперь осталась, все выгорело… А попа мы взяли. Под стражей он. Я как сказал ему про Маркела, так он и скис. В Козлов его заберем, там уж и размотаем.

Сибирцев задумчиво покачал головой.

— И у него, значит, тоже… — сказал как бы самому себе.

— Постой, Миша, — вспомнил Нырков. — Так чего с бандитом-то твоим?

— А ничего, — устало пожал плечами Сибирцев. — Попроси от моего имени Матвея, чтоб вырыли на кладбище две могилы. У них, у Сивачевых, там вроде бы свое место есть. Ограда, что ли?..

— Может, его как бандита вместе со всеми? Мужики собрались их за кладбищем тоже в одну могилу…

— Не надо, Илья. Это ведь не для нас с тобой. Для Маши прошу. Все же он последний мужик в их роду… Как там Малышев?

— Заговоренный, чертенок! — усмехнулся Илья. — Пулемет у него как игрушка. И когда успел выучиться, гимназер?..

— Ты бы дал мне его, Илья. И еще пару мужиков из тех, что не местные. Баулинские. Гробы там сколотить, отвезти. Один не осилю.

— А я на что? — обиделся Нырков. — Бандита вот только… душу воротит.

— Ну вот, видишь?.. Да и людей лишних, чтобы разговоры потом шли, тоже не надо.

— Ладно, Миша. — Илья рубанул ладонью по коленке. — Все сделаем, и разговоров не будет. Раз ты считаешь, что так надо, значит, так и сделаем. Я тебе, Миша, по-честному скажу: другому бы — нипочем, а для тебя — все! Мужик ты, Миша, правильный, я это еще вон когда понял.

Сибирцев с непонятным удивлением выслушал разгоряченные слова Ныркова, печально улыбнулся и легонько похлопал его по коленке.

— Спасибо, Илья. Только никакой я не правильный. Дал я Сивачеву наган, хотел, чтоб он сам себя… Должны же были сохраниться в нем хоть остатки чести? А он мне в спину. Патрон вот перекосило, потому и сижу тут с тобой. Вот, брат, какие дела…

— Да ты что? — изумился Нырков. — Ты в своем уме? Да тебя за такие штуки, знаешь?

— Знаю, Илья, сам себя казню, а что поделаешь? Крепко оно, наверно, сидит в нас, это бывшее офицерство…

— А сама-то… Маша… как?

— Маша?.. Как Маша? Не плачет. Она, я полагаю, все понимает, да не легче от того. Хочешь не хочешь, а это я ее одним ударом осиротил. Одной пулей, Илья… Ну пойду. Не забудь, пришли Малышева.

Нырков укоризненно развел руками.

— Завтра хороним? — словно не замечая этого жеста, поднялся Сибирцев.

— Завтра, Миша.

— И едем…

— Едем, Миша. Все поедем. Все вместе.

Сибирцев неопределенно кивнул и, пожав Ныркову руку, пошел к калитке. Нырков продолжал сидеть, глядя ему вслед печальным понимающим взглядом.

15

И вот наступил последний день. С утра кто-то из селян принес весть, что батюшка, отец Павел, ночью выбросился с колокольни. Грех-то какой!.. Нешто можно руки-то на себя накладывать?..

«Можно», — думал Сибирцев. Уж кто-кто, а он-то мог понять Павла Родионовича. Видя в нем откровенного врага, Сибирцев в глубине души, куда не только чужому, но и самому себе, казалось, пути не было, сочувствовал и жалел этого человека. Потом продармейцы вместе с Малышевым, сквозь напускную печаль которого все время прорывалась ужасная гордость самим собой, привезли два гроба. Сказали, что могила готова и можно двигать на кладбище. Погода жаркая, и вопреки всем законам и обычаям в селе решено не ждать три дня, а хоронить нынче. И так уж дух стоит тяжелый.