Гэвин Лайл - Весьма опасная игра Страница 32

Они опять на меня уставились.

– Да, и кроме того, – добавил я, – ваша настоящая проблема – это отловить шведский "Facel Vega".

Я увидел, как затаив дыхание, полицейские что-то обдумывают. Они-то знали этот автомобиль как нельзя лучше. Затем здоровяк очень спокойно спросил:

– Какой это?

Я пожал плечами, опять подобрал газету и нервно ее скомкал.

– Если вы позволите ему смыться, я ничего не скажу.

Коротышка энергично наклонился вперед.

– Он все еще находится к северу от реки. Кто в нем?

Здоровяк хмуро покосился на него, как бы предупреждая.

Я развернул газету, затем снова свернул ее.

– Мне не известно, на кого Оскар работал этим летом. Авиаразведкой он не занимался... – Я пожал плечами.

Здоровяк задумчиво осмотрел меня с ног до головы. Он не доверял мне ни на грош. Однако другого источника информации, более надежного с его точки зрения, у них тоже не было.

Видимо, Никонена не поставили в известность насчет "Facel Vega" – что он скажет, когда выяснится, что я говорил про автомобиль, а ему спокойно дали уйти?

Он быстро что-то бросил по-фински, так, чтобы, как он полагал, я не понял, но по-моему это было предложение кому-то из них пойти и присмотреть за мостом. Телефона в комнате не было. Коротышка не желал сдвинуться с места. Если кому-нибудь надлежало остаться со мной наедине, он хотел быть им.

Я продолжал раскатывать и скатывать газету.

Наконец они порешили. Здоровяк встал и сказал:

– Я отойду только до конца коридора, так что смогу услышать, если что-то тут будет не так.

Казалось, что предупреждение предназначалось как мне, так и его напарнику.

Его сотоварищ скорчил кислую улыбку и подобрал огромный револьвер со стола.

– Ты не услышишь отсюда и шороха.

Здоровяк поколебался, затем вышел и закрыл за собой дверь.

Когда мы остались одни, коротышка дернул головой в сторону двери и сказал:

– Стареет. Не понимает, что твой случай весьма важен, как и все дела, которые ведет "SuoPo". Ты же не думаешь, что Никонен возвращается сюда пить с тобой шнапс?

Я внимательно смотрел ему под ноги.

– Ты не знаешь, чего Никонен хочет, так что не пытайся решать за него его задачи. Он тебя не отблагодарит, даже если ты кое-что за него и сделаешь. Пусть он сам отрабатывает свой хлеб.

– Ты нас считаешь просто деревенскими простаками, да?

Я поднял на него глаза.

– Да.

Револьвер обрушился на мою левую щеку. Я потрогал ее кончиками пальцев. Револьвер был направлен мне прямо в лицо.

– Сопротивление при аресте, – произнес он задумчиво. – Если не найдут еще кого-нибудь, Никонену понадобятся какие-то зацепки, чтобы все было тип-топ. Нам достаточно лишь видимости этого. Так, несколько царапин. Впрочем, ты конечно можешь сделать заявление.

Я продолжал рассматривать его ботинки.

Он продолжал:

– Ты должен рассказать нам все – просто факты, которые мы выясним так или иначе. Информацию, достаточную для начала дальнейших расследований. Мы не очень-то любим, когда большие люди из "SuoPo" приезжают из Хельсинки и указывают нам, что и как делать. А мы можем даже замолвить за тебя словечко.

Одно саркастическое замечание, и он ударит меня еще раз. Я это знал.

Ситуация, в которую он сам себя загнал, была неблагоприятной для него, потому что я заранее знал его действия до того, когда он на них решится.

Я сказал:

– Тронут до глубины души.

Револьвер взлетел вверх, чтобы обрушиться на меня. Я словно рапирой ткнул его под дых скрученной газетой. Туго свернутая, она была тверда, как дерево.

Он сложился пополам, револьвер шлепнулся на пол. Я вскочил, отпрыгнул в сторону и рубанул его ниже уха краем ладони. Он свалился с кровати на пол с грохотом, который потряс комнату. Но мы были на первом этаже, так что ничей потолок не обвалился.

Подобрав револьвер, я подошел к двери, слегка приоткрыл ее и стал ждать. Ждать мне не хотелось, но другого выбора не было.

Казалось, прошло немало времени.

Отель жил своей жизнью, окружая меня скрипами и гомоном. Ночь вокруг отеля давала себя знать отдаленными звуками и шумами, и довольно громко дышал на полу мой противник.

Я напрягся, как пружина будильника, когда услышал клацанье трубки телефона в холле и шаги по коридору.

Захлопнув за ним дверь, я успел нанести удар револьвером по челюсти снизу, прежде, чем он понял, что ситуация полностью изменилась.

Если говорить прямо, это глупо – демонстративно направлять пистолет на человека. Ни один профессионал этого бы не сделал. Но профессионалы никогда не убивают полицейских. А я хотел, чтобы этот подумал, что я на такое способен.

Он ничего не сказал и ничего не предпринял.

Я отступил в сторону.

– Садись.

Здоровяк двинулся к стулу, затем оглядел меня и увидел ссадины на моем лице.

– Он подошел слишком близко к тебе и облегчил задачу.

– У меня была масса возможностей. Садись.

Он сел спиной ко мне.

– Я не должен был оставлять тебя с ним наедине. Думаю, у тебя немалый опыт обращения с оружием, да и по другой части тоже.

– Есть немного. Побольше, чем у вас обоих, между прочим.

– Что, "Facel Vega" был просто блефом?

– Вы поехали к Вейко потому, что кто-то позвонил, верно?

– Может быть.

– С "Facel Vega" я не блефовал.

– Так или иначе неплохо было бы иметь кого-нибудь за решеткой, когда Никонен заявится, как ты считаешь?

Я рубанул его ниже уха, по месту, которое считал оптимальным для этого. И в результате на моих руках оказались два оглушенных полицейских в ситуации, когда руководства по этикету вряд ли сильно мне бы помогли. И когда они придут в себя – один Бог знает. Этого никогда верно не оценишь. Стремясь только отключить кого-то, всегда надеешься соблюсти верную грань между безопасным обмороком и убийством.

Теперь нужно было связать им руки и ноги и заткнуть кляпы, и все это – только двумя простынями с кровати. Но я не собирался играть роль сестры братьев-лебедей, всю ночь сшивая рубашки, так что пришлось покинуть все, как получилось.

Выждав, когда в коридоре никого не было, я запер за собой дверь и отправился в противоположную от вестибюля сторону, надеясь найти запасной выход. И нашел. Никто не видел, как я выходил.

Ночь пахла свежестью и сладостью и навевала странное умиротворение, словно я уже имел все, чего пытался достичь.

Боль в щеке вывела меня из этого настроения: щека набухала, кровь начала пульсировать, и это отдавалось болью в каждом зубе, будь они прокляты.

Я обошел отель сзади, поднялся по темному берегу реки к площади у моста. В наличии было только одно такси, потрепанный "мерседес 220" со старым тряпьем в боковых воздухозаборниках, которое хоть как-то хранило быстро уходящее тепло мотора.