Александр Бруссуев - Полярник Страница 32

— Жалоба на вас поступила, господин хороший, заявочка.

Я поднялся на ноги, сзади, как хвостик, висел лоскут от штанов.

— От кого, интересно знать, жалоба?

— Извините, конечно, за такое беспокойство, — продолжил милиционер и показал рукой куда-то ввысь. — Но мне, как участковому, придется разобраться.

Я бережно положил молоток и попытался бегло ощупать себя на пример понесенного ущерба здоровью. Пока, вроде бы, ничего не болело ужасной болью, голова не кружилась, приступы тошноты не накатывали, в глазах не двоилось и не темнело.

— От кого жалоба? Может, на кого-то другого? Я пока еще не совсем сюда переехал, поэтому соседскими деревенскими знакомствами не обременен.

Милиционер кивнул головой и развел руками:

— Может, оно, конечно, и так. Но, раз уж я приехал, давайте разберемся. Вас местные бомжы и бичи не донимают?

— Да бывает, как и у всех. Воруют, гады, овощи, даже дрова. В дом, слава богу, пока не забрались.

Волны бомжей накатывались на придорожные дома два раза в год: весной и осенью. Когда солнышко начинало пригревать, по два, по три человека они тянулись с города на Ладогу. Копали себе где-нибудь в укромном месте землянку и занимались вольным промыслом: то дачу обнесут, то рыбакам помогут за бутылку алкоголесодержащего ацетона и рыбу сетки чистить, то бутылки по берегу собирают и хлам железный. А осенью бредут обратно, поближе к помойкам.

Идут себе с покорными и равнодушными выражениями на опухших лицах вдоль дороги, а впереди трусят пыльные собаки. Собаки шныряют по кустам, забегают мимоходом во дворы, на окрики жильцов реагируют правильно: изображают страх поджатием хвоста и парой прыжков — от источника угрозы. На самом деле им абсолютно все равно, просто усвоили такие манеры, прибившись к двуногим коллегам по ремеслу.

Вот эти мигранты доставляют много хлопот, не гнушаясь по пути ничем. Воруют, горемычные, будто на земле нет других радостей (быть депутатом или олигархом, например).

В деревнях к этой напасти прибавляется еще целая орда алкоголиков-тунеядцев. Живут они, как правило, в родительских домах, постепенно приходящих в упадок. На ремонт денег нет, да и желания тоже. Пьют спирт с «точек», промышляют воровством и мелкими работами: дрова поколоть, канавы копать, цемент мешать, тяжести носить. На промысел выходят в хмари перед рассветом. Залезают в огород и тырят огурцы, кабачки, картошку и прочее. Один негодяй у меня дрова из рубленых реек спер, в мешок запихнув. Рейки через дыру падали, указывая маршрут, по которому я и дошел благополучно до кривого дома, метрах в трехстах от моего. Или в мешке добрый тимуровец «мальчик-с-пальчик» сидел?

Хозяина дома я встретил лишь через месяц, позвал его на беседу, намереваясь расставить акценты над словами: «Воровать — нехорошо». Нашлись добрые соседи, которые оказались свидетелями, как мой дровяной вор вынес у нас в прошлом году весь урожай огурцов. А у меня жена-то гадала, чего же огурцы не растут?

Пока я ждал на пеньке у скособоченного дома, внутри его была объявлена мобилизация. Ко мне вышел подозреваемый, переодетый по случаю стрелки в спортивный костюм, а с ним могучая спутница, в руке которой терялся топор. Она не стала мелочиться и, взревев белой медведицей, понеслась с топором наперевес на меня. Я стеснительно спрятался за ближайшую березу, а тетеньке в ярости пробежала мимо и даже прыгнула в придорожную канаву, где и застряла самым безобразным образом. Мы проводили ее взглядами, но на помощь никто не кинулся. Я-то — ладно, но вот мой оппонент, наверно, решил, что пока будет вытаскивать свою суженую, забудет весь текст выступления. Поэтому он тоже остался на месте, игнорируя негодование по поводу испачканного костюма его спутницы.

Деревенский вор расставил ноги на ширину плеч, развел пальцы на обеих руках и начал мне рассказывать, как он крут, а еще круче был в зоне.

— В чернобыльской, что ли? — поинтересовался я.

— Да нет, в другой, — слегка опешил он. — А что?

— Короче ситуация вырисовывается следующая. Бить тебе по голове я не буду — не барское это дело. Просто предупреждаю, что если еще раз сунешься в мое имение за дровами или, позднее, за овощами с фруктами, то велю всем своим черным труженикам с плантаций травить тебя собаками.

Женщина, вылезающая из канавы, каким-то образом услышала мой монолог в стиле «Хижины дяди Тома» и заголосила:

— Ничего не докажешь!

Ее сожитель воодушевился поддержкой и очень сурово произнес:

— Да я сам к тебе приеду с чеченами, будешь на счетчике сидеть.

Я уже собрался уходить, но пришлось слегка задержаться.

— Да ты — наглец, батенька. Получается, что это не я, а ты мне угрожаешь. Ладно, пойдем по твоему сценарию. Сколько мешков дров ты у меня выволок? Около двух. Стоимость каждого из них — четыреста рублей. Изволь приготовить через две недели восемьсот. Иначе, — я погрозил пальцем, — пеняй на себя.

И ушел, надеясь, что ко мне во двор больше не сунутся. Мне в спину летели обещания всяческих кар и эхом разлетались по притихшей деревне. Немногочисленные бабуськи выходили к дороге и пытались прислушаться к словам. Слушать им нравилось, потом будет что обсудить на досуге.

А я же вернулся к своим делам, забыв об этом разговоре. Но не забыли мои далекие соседи. Видать, прошли обещанные две недели, вот и приехал милиционер.

Участковый увидел на моем лице озарение, даже заулыбался.

— Ну, пойдемте, разберемся на месте с жалобой.

Разборка прошла быстро. Во дворе кривого дома собралась в парадной одежде большая часть неработающего населения деревни, из числа тех, кто пьют и тех, кто пенсионеры. Меня все критиковали, но без энтузиазма. Я следил, чтобы оторвавшийся кусок штанов прикрывал надлежащим образом мое тело от наготы, поэтому все время терял нить разговора. Участковый потешался. Наконец, через пять минут, он мне предложил ретироваться.

Народ вяло клеймил позором уже не понять кого.

— Ты зачем их чеченами пугал? — спросил он меня, когда мы вернулись к машине.

— Наглая инсинуация! Неграми с плантации — да.

— Черными, быть может?

— Быть может. Что-то в последнее время белые негры редко стали попадаться.

— Они восприняли угрозу буквально на уровне местного сознания: черный — значит, чечен.

— Бывает.

— Насколько я понял, цель свою ты выполнил, — уточнил участковый.

— Будем надеяться, что — да. Удивлюсь, если снова придут жечь мои дрова и трескать мои огурцы.

— Ну, ладно. Тогда бывай здоров! Мне еще собаку в вольер вести. А, может, по пивку?

Я не успел никак ответить, участковый с сожалением махнул рукой:

— Нет, сегодня не получится. В другой раз.