Николай Панов - Орлы капитана Людова Страница 34

На несколько мгновений Агеева ослепил этот застывший на его лице свет. В следующий момент он ласточкой прыгнул с борта — и его охватили ледяные волны Баренцева моря.

Правда, теперь вода показалась не такой смертельно-холодной. Может быть, потому, что еще холодней был обдувавший мокрое тело ветер. Может быть, из-за того, что весь был во власти сильнейшего возбуждения. «Меня удача моя как на крыльях несла», — рассказывал впоследствии Агеев.

Но опасность все еще не миновала его.

Широкое лезвие света упало на воду, металось по маслянисто-черным волнам и замерло, нащупав пловца.

С необычайной четкостью увидел Агеев ослепительные всплески пены, свои собственные замерзшие, изо всех сил выгребавшие руки. Увидел — длинная линия однообразных стремительных всплесков приближается к нему, и тотчас нырнул. Понял — враг ведет пулеметный огонь.

Он сделал под водой маневр уклонения, вынырнул далеко в стороне, хватая ртом воздух вместе с потоками ледяного рассола.

Нырнул опять, плыл под водой.

Когда вынырнул, увидел далеко впереди черную отвесную скалу. К ее вершине силились подняться пенистые волны, струйки и пузырьки пены медленно опадали с ребристых склонов к подножию.

Выгребая из последних сил к этой скале, с недоумением подумал: «Отчего ночью видна она так хорошо?» Не сразу сообразил: ее озаряет вражеский прожектор.

И эта скала, и сам он, еще плывущий далеко от нее, видны гитлеровцам как на ладони.

Потом увидел: из-за скалы выдвинулся бот, мчится навстречу, стуча изношенным мотором. За рулем стоит Оле Свенсон, на носу бота — склонившийся к воде Бородин.

Боцмана покидали последние силы. Набежавшая волна перевернула его, накрыла, перевернула опять. «Вот и помираю», — подумал Агеев.

Но сверху свесилось черноглазое молодое лицо со сдвинутыми напряженно бровями, вырос деревянный борт.

— Руку, друг! — услышал он юношеский баритон. Глубокий, хорошо поставленный голос солиста краснофлотского ансамбля.

Бородин перегнулся с бота, схватил боцмана за плечи, потащил из воды.

Просвистела еще одна очередь по воде, подымая длинный ряд всплесков. Боцман рванулся, вцепился в фальшборт, перевалился на палубу бота.

Бородин сидел на палубе, почему-то кашлял и не мог остановиться. По подбородку текла ярко-красная кровь, стекала на ватник.

— Ваня! — позвал Агеев. Последним усилием хотел поднять радиста, снести в рубку, но тот все кашлял и кашлял, усмехаясь странной недоуменной улыбкой.

Оле Свенсон стоял у руля. Вот бот сделал разворот, завернул за скалу, ушел в темноту ночи.

Камни Корсхольма были между ними и пулеметами фашистского корабля.

Бородин начал клониться в сторону, вытянулся, лежал неподвижно. Стал как будто тоньше, невесомее на темной палубе бота. Сказал что-то невнятно и быстро,

— Ты что, Ваня? — нагнулся к его губам Агеев.

— Люське передай,..

Бородин замолчал. Агеев провел ладонью по залитому теплой кровью лицу, расстегнул мокрый ватник радиста.

— Убит! И ты убит, друг! — промолвил Агеев. Ярость, недоумение, жалость бушевали в его сердце.

Бесконечная усталость валила с ног, пронизывал свищущий ветер. Но выпрямился, взглянул назад, где белел в темноте кильватерный след катера, а дальше бугрилось в лунном мертвенном свете ночное полярное море.

Зоркие глаза различили черный силуэт «Красотки Чикаго». Силуэт стал ниже, явственно скрывался под водой. Вот уже остался над линией волн лишь зубчатый рисунок мачт, грузовых стрел и трубы. Потом исчезли и они.

«Бьюти оф Чикаго» опускалась на дно Баренцева моря.

Глава тринадцатая

ВИЗИТ КАПИТАНА ЛЮДОВА

Они стояли широким полукольцом — краснофлотцы в белоснежных форменках, в бескозырках, чуть сдвинутых набок, с золотыми надписями на ленточках: «Северный флот». Певцы-солисты и хор, и артисты балета.

Впереди расположились на банках баянисты, балалаечники, горнисты.

На фланге стоял пожилой моряк в кителе и в мичманской фуражке, с дирижерской палочкой в пальцах. Рядом с дирижером — Валентин Георгиевич Людов, в черной парадной тужурке с золотыми полосками новых капитанских нашивок, блещущих на сукне рукавов.

Ансамбль песни и пляски Северного флота давал очередной концерт. Выступал на этот раз перед английскими моряками, на борту зашедшего в советские воды авианосца британского королевского флота.

Гулкий стальной ангар авианосца был приспособлен по этому случаю под концертный зал. Длинные фалы с нанизанными на них яркими флагами расцвечивания протянулись под высоким сводом, над сложенными крыльями боевых самолетов.

Слушатели занимали расставленные посреди ангара мягкие кресла — для офицеров, длинные, узкие скамьи — для матросов. Первые ряды — белизна крахмальных воротничков и манжет на фоне черных тужурок и жемчужно-серых мундиров. Сзади синела фланелевками, голубела заплечными воротничками, белела сатиновыми шейными платками матросская масса.

Сперва сдержанно, с недоверчивым любопытством, а потом все более горячо, увлеченно встречали английские моряки и летчики каждый новый номер программы ансамбля.

Звучали старинные русские матросские песни «Кочегар» и «Варяг», и слушатели сидели замерев — таким чувством были проникнуты звуки незнакомого им языка. Танцоры пускались в лихую русскую пляску — и топот ног плясунов по металлу палубы сменялся дружным грохотом английских матросских ботинок, одобрительными криками «гип-гип», оглушительным свистом. (Этот свист служит у англичан высшим выражением одобрения, своевременно разъяснил артистам ансамбля Людов.)

Валентин Георгиевич чувствовал себя несколько неловко в непривычной роли конферансье. Кроме того, еще не совсем освоился с новым своим званием. Лишь сегодня узнал, что приказом командующего присвоено ему внеочередное звание капитана. Пришлось срочно пришивать к рукавам по новой золоченой полоске. Но постепенно осваивался с ролью ведущего на концерте, привыкал к обращению «товарищ капитан».

Он сказал что-то вполголоса дирижеру. Музыканты в переднем ряду встали, краснофлотцы задних рядов вытянулись в положении «смирно».

— А теперь, — сказал капитан Людов по-английски, — артисты ансамбля исполнят песню нашей морской пехоты. Текст этой песни, — голос Людова дрогнул от волнения, — написал наш разведчик сержант Кувардин, погибший сегодня ночью в боевом походе. С ним вместе погиб первый исполнитель песни, бывший певец ансамбля, матрос Бородин.

Вперед вышел молодой краснофлотец, глубоким, звучным баритоном запел: