Александр Бруссуев - Полярник Страница 34

Мы, наконец, забрались в свою электричку, и Мэт начала со мной беседовать. Она оказалась Олимпийской чемпионкой начала девяностых по гонкам на сдвоенных велосипедах, тандемах. Дедушка у нее был знаменитым послевоенным голландским композитором, а сейчас она ехала домой от своего парня, который живет в Англии.

— Парень тоже Олимпийский чемпион? — вежливо поинтересовался я.

— Нет, он архитектор, один из участников Брюссельского проекта. Сейчас работает над очень важным объектом, но я к нему езжу три раза в месяц.

Брюссельский проект был мне, к стыду, не знаком, но переспрашивать я не стал. Вообще, навалилась какая-то странная усталость, скорей бы добраться до гостиничной койки!

— Ну, а ты чем занимаешься? — спросила меня Мэт.

— А я, к стыду, просто моряк. Теперь вот старший механик. Спортом тоже занимался, на лыжах гонял. Но с моей специальностью совмещать спорт и работу не получается.

— Ну что ты говоришь? Моряк — это так романтично!

— Да. Беспредельно романтично. Особенно в качку.

Внезапно Мэт встала со своего места. Она протянула мне руку:

— Мне сейчас выходить. Тебе через — одну остановку. Рада была познакомиться. Удачи!

— Спасибо. Не знаю, что бы я без тебя делал! Я так благодарен! Всего самого доброго! — я рассыпался в любезностях, пока Мэт не ушла. Я говорил искренне.

К гостинице меня отвез ночной таксист турецкой национальности и даже выписал чек на оплаченную мной сумму.

После потери сознания на ночь, завтрак меня удивил большим количеством не стесняющихся в выражениях русских, точнее, граждан Украины. Они заняли самые удобные столы и активно ругались матом. Причем, разговаривали они тоже не на украинском. Оно и понятно — большая часть приморских городов предпочитает общаться на языке Пушкина, а не Шевченко, с характерным «хохлятским» выговором.

Обнаруживать свое гражданство я не стал не столько по причине природной скромности, сколько от некоторого холодка, испытываемого украинцами к русским и наоборот, а также чтобы избежать ненужных вопросов: а какое жалованье тебе положили?

Меню меня также удивило скудностью: салат из крупнонарезанных овощей и кофе с бутербродами. Надежда на обед себя не оправдала: утренний салат и бульон без мяса и яйца. Кофе тоже не предлагали. После ужина из стакана сока с булочкой я стремглав помчался в ближайший магазин «Алди», где набрал колбасы, сыра, хлеба, соленых галет и пива. Пива я взял много, потому что был повод отметить сегодняшнее событие. Сегодня я официально стал старшим механиком, имеющим лицензию работы на судах под голландским флагом.

Утром мне нужно было идти в свое агентство, находящееся в этом же здании, чтоб они доставили меня к суровым экзаменаторам в местной капитании порта. Но торопиться я не стал, вытащил из чемодана в номере свод законов голландского мореплавания, скачанный накануне отъезда из Интернета и распечатанный. Посмотреть, что это такое пока не представлялось возможным. За полтора часа мне удалось пролистать все девяносто шесть страниц английского текста. В голове отложилось не так уж и много, но я сделал на первом листе краткие перлы предполагаемых вопросов, типа: «Беатрикс, конституционная монархия, 2 палаты, выборная и назначаемая, флаг — почти русский, но наоборот и т. д.»

В офисе агентства меня встретили радушно, напоили кофе, слегка попытали про предстоящий экзамен и с богом усадили в машину: езжай на аутодафе, сынок, покажи им, как могут выпутываться моряки из Карелии. Впрочем, я нисколько не волновался — после отличной школы сдачи экзаменов в ЛИВТе, которую я с честью прошел, мне казалось все нипочем, даже голландская конституция.

— Итак, господин претендент, сколько времени вы изучали свод Законов? — поинтересовался один из экзаменаторов — пожилой дедок в погонах и орденских планках, протянувшихся через обе половины груди. Второй, помоложе, снисходительно разглядывал мой российский диплом старшего механика первого разряда.

— Пять дней — не моргнув глазом, признался я.

— Похвально, — сказал молодой и вкрадчиво поинтересовался. — А сколько палат у нас в..?

— Две, — несколько невежливо перебив, бодро ответил я.

Далее пошли вопросы, словно они подглядывали в мой предполагаемый ответник.

Мы беседовали минут двадцать, под конец скатившись уже вовсе на бытовой уровень: я описывал берега Ладоги, рассказывал про перелетных птиц, про миграции росомах. Лицензию мне выдали, не отходя от кассы, причем бесплатно. Наши бы клерки задохнулись от жадности. Пока я ждал в коридоре заполнения бумаг, мое место занял польский старпом. Он зашел и почти сразу же вышел, не справившись с установочным вопросом: «Сколько дней Вы готовились?» Мне стало смешно, когда поляк простодушно ответил: «Два часа сегодня».

Следующий день был у меня свободным, вылет на пароход был рано утром послезавтра. Поэтому пиво я пил спокойно, не беспокоясь проспать куда-то или дыхнуть на кого-то. В Роттердаме шел холодный, совсем не августовский дождь. А я в коротких штанишках, как американский турист. Однако, заставил себя прогуляться по городу, перемигиваясь с редкими прохожими. Архитектура, бесспорно, впечатляет. Манекен девушки, выпавшей из окна, на вывеске магазина нижнего белья, гигантский старинный велосипед, соединяющий железное дерево и крышу какого-то офиса, одиозный болт, протыкающий угол здания на высоте птичьего полета — все это радует глаз. Но хочется на это смотреть как минимум с женой, не говоря уже про детей. Поэтому я для отчетности пофотографировал немного и отправился в номер, где меня ожидало пиво с едой. В местный ресторан питаться я решил больше не ходить.

В четыре часа утра в субботу я сдал ключи от номера и, влекомый доброжелательным таксистом, уехал на вокзал, чтобы прежним маршрутом, но в обратную сторону, добраться до аэропорта. По пути шофер меня развлекал разговорами про своих корешей — моряков, один из которых потонул вместе с пароходом, другого расстреляли, как заложника пираты у берегов Марокко, третий тронулся рассудком, после того, как его, горемычного, бросила жена, не вытерпев двухмесячной разлуки, четвертого задавило палубным грузом при выгрузке судна. Были бы и пятый друг, которого, наверно, съели акулы, и шестой, который умер от дизентерии в Лагосе, но мы вовремя приехали. Я с чувством пожал руку одинокому, растерявшему всех своих побратимов, таксисту:

— Вот такая у нас работа — постоянно на передовой, постоянно в напряжении. Не поминай лихом!

Шофер распереживался, смахнул слезу и обнял меня, как друга. Впрочем, таких друзей я бы за янь — и в музей. Машина уехала, а я еще сплюнул ей вслед через левое плечо. В это время на меня кто-то налетел сзади, схватил за голову и смачно поцеловал в подвернувшееся ухо. Я резво отпрянул, вглядываясь, не мужчина ли? Пес их знает, европейцев с их падением нравов и легальными гамадрильными браками. На счастье нападавших, это были две пьяненькие девицы.