Мор Йокаи - Похождения авантюриста Гуго фон Хабенихта Страница 34

Торжественно вступил орган. Хор. Женские голоса запели Meserere, De profundius,[36] клянусь, те же голоса вопили ночью «ты приди ко мне, разлюбезный мой». Я различал интонации Астарты и Далилы, низкий тембр Иесавели. На моих глазах появились они в двери склепа, а затем поднялись по винтовой лестнице. Но там, где я три раза бегал вверх и вниз, нет ни двери, ни винтовой лестницы, а лишь внушительная мраморная гробница некогда знаменитого гроссмейстера ордена — рыцаря Арминия со скульптурным его изображением: в полном облачении, лежа со скрещенными руками на груди. Верно, все это мне во сне привиделось…

У меня словно гора с плеч свалилась. Скорее всего я перепил лишку, вот фантазия и разгулялась. Ничего другого и быть не могло. И тогда я, выходит, не снимал венца с головы Пресвятой девы и не отдавал на поругание царице Савской в ее бесовских плясках.

Месса окончилась: я подошел к статуе Мадонны наполнить маслом лампаду, что всегда горела в подножии, поднял глаза и отступил, потрясенный: спереди с диадемы смотрел на меня рубин размером с лесной орех; жемчужина примерно таких же размеров светилась с другой стороны. Всегда впереди мерцала жемчужина, а ныне рубин на ее месте — кто-то перевернул венец. Но тогда… ночные видения реальны! Что еще можно предположить?

Этот день — страстная пятница — день всеобщего поста. «Рыцари терния» соблюдали пост так строго, что даже одному тягостно больному послушнику отказали в лекарстве, ибо во взваре содержалась манна, а в пилюлях мед. И то, и другое могло считаться едой. Я также постился весь день и как человек с несколько покладистой совестью сокрушался, что не припас со вчерашней оргии (если, конечно, мне все это не приснилось) ножки перепела трехтысячелетней давности.

Но куда бы я мог их спрятать? Так бы и пропали они вроде той фляжки.

Когда вечером страстной пятницы я, вместо колокола, трижды прогремел трещоткой и вошел в ризницу, там поджидал меня мой рыжебородый повелитель с фонарем:

— Сегодня снова жди у входа в склеп. Да смотри не проспи, как вчера — гости придут пораньше.

Так и случилось. Едва башенные часы пробили одиннадцать, послышался стук в дверь склепа. На сей раз мои красотки не сочли нужным представляться — знакомство уже состоялось.

Я вновь получил приказание собрать священные сосуды. Но как мы здесь пройдем? Через стену? Я сгорал от любопытства.

Пока я, повинуясь царице Савской, доставал из ниши алтаря святую святых, крикнула оная владычица:

— Не оборачивайся, иначе дьявол тебя утащит!

Я послушался, но поскольку в руках у меня был великолепно отполированный священный золотой кубок, крышка его послужила мне зеркалом. Иесавель подошла к саркофагу Арминия, повернула голову лежащей статуи, и мраморная гробница исчезла, точнее сказать, перевернулась вместе с постаментом, и обнаружилась винтовая лестница; постамент образовал первую ступень.

Я вроде бы ничего не видал, не слыхал и, следуя за группой дам, понес церковную утварь.

На сей раз большая зала была подготовлена не так, как к вчерашней мистерии. Столы ломились от изысканных мясных блюд, паштетов, восточных фруктов. Скоромная еда вечером страстной пятницы! Все истинно верующие, даже кальвинисты, постятся, хлебают кисель или вообще ничего не пьют-не едят, а листают молитвенник в поисках текста, усмиряющего муки совести и голода. А тут на двенадцатом часу великого праздника затевать пир горой! Да какой пир! Можно было подумать, будто гости и хозяева два-три тысячелетия куска в рот не брали. Едва я поспевал резать жаркое да шнырять беспрерывно в погреб. Затем последовали такие же сцены, как и в прошлую ночь, но с еще более нелепыми для человеческого разума вывертами и превращениями.

Царица Савская сегодня вела себя совсем разнузданно.

— Ой, в этой одежде тесно и жарко, — вскричала она. — Ступай, Малх, принеси покрывало галилеянки, хоть попрохладней будет.

— Лучше б тебе тунику Деяниры, проклятая! — пробормотал я, скрипя зубами. Но убедительный Искариотов удар кулаком в спину заставил меня повиноваться, и вновь свершил я кощунство. Однако покрывало пришлось как нельзя кстати; возвратившись, я увидел, что Астарта ничем не отличается от своей каменной тезки, сидящей верхом на кабане. Я невольно опустил глаза.

Астарта расхохоталась:

— Поди сюда, Малх! Выпьем на пару. Я за Бафомета, ты за Астарту. — Она поднесла к губам вчерашнюю фляжку и отпила.

На сей раз я разгадал фокус. Внутри фляжка была разделена тонкой пластинкой и содержались там два разных зелья: когда, отвинчивая пробку, горлышко фляги поворачивали вправо, — лился один напиток, крутили влево — другой. Я проследил, в какую сторону языческая царица повернула горлышко фляжки — вправо. А мне подала левой стороной. Я взял, незаметно крутнул горлышко и почувствовал на губах вкус изумительного, благоуханного вина. Припав к фляжке, хлебнул всласть несравненно вкусного напитка.

— Ну как, понравилось? — фыркнула дьяволова наперсница.

Я отплатил той же монетой:

— Горьковато… — и скривил рот.

Астарта щелкнула пальцами перед моей физиономией и пьяно ухмыльнулась:

— Еще бы! Вино осталось от пира в Кане Галилейской — его твой господь сотворил. Пей во утешение. Фляжку возьми себе, будет в пару к вчерашней.

Захохотала вся Вельзевулова братия.

— Убери все это, — приказал Навуходоносор, — давай наш спиритус.

Я унес оскверненные священные сосуды и достал из подвала солидный кувшин винного спирта.

Дьявольских исчадий вино более не пьянило, раскаленные глотки жаждали спирта.

И тут мне пришла в голову замечательная мысль.

В кувшине хранилась крепчайшая водка настоящего русского производства. Кувшин закрывался столь хитроумно, что открыть ею мог только знающий секрет. Гайдамаки в свое время научили меня. Я вынул пробку, отлил немного, взамен добавил горького зелья из флакона и вновь замкнул кувшин.

— Успел, небось, глотнуть? — крикнул Ирод.

— Клянусь Бафометом, и капли не попробовал.

— Открывай, — приказал Пилат.

Я пытался и так и сяк — не получилось. Ахав выхватил у меня кувшин, мудрил над ним, мудрил, но и у него ничего не вышло. Тогда он поставил кувшин в большую серебряную чашу, ударил рукояткой меча; кувшин раскололся, и спирт наполнил чашу. Вирсавия и Фамарь (если верить Библии, обе хорошие хозяйки) бросили туда фиги, изюм, апельсиновые корки, а Далила свечой подожгла крамбамбули. Все светильники потушили, вспыхнуло голубое пламя пунша.

Навуходоносор, не долго думая, опустил в чашу кропило, предназначенное для святой воды, и принялся наливать горящую смесь в протянутые кубки.