Анатолий Марченко - Звездочеты Страница 35

— Альфред… — укоризненно пропела Эмма.

— Знаю, знаю. Все знаю. Гестапо хорошо платит. Однако считай, дорогая, что мои слова — не более чем шутка. Стоит ли омрачать наши отношения, ведь они столь лучезарны. Да еще в момент, когда Германии нужны сила и радость? Слышали новость? — Альфред не очень-то заботился о последовательности в изложении своих мыслей, то и дело перескакивал с одной темы на другую. — Геринг объявил всеобщий поход за сбор металлолома. Металл — фундамент войны. Фюрер лично сдал на склад металлолома свой бронзовый бюст. Особенно замечательно, что бюст был подарен фюреру Герингом ко дню рождения. Кроме того, фюрер объявил, что сдает на переплавку медные ворота своей новой канцелярии. Не правда ли, это великолепно! Вот что значит — ничего для себя, все для фатерланда.

— Браво! — восторженно захлопала пухлыми ладошками Эмма. — Мудрость нашего фюрера безгранична!

Особой страстью Альфреда было распространяться насчет сущности расовой теории. Стоило Ярославе задеть этот вопрос, как Альфред разразился целой тирадой.

— Среди живых существ род человеческий представлен не менее различными расами, чем, например, род собак породами. Что толку от хаотического скрещивания собак? Такие помеси не могут пользоваться хорошей репутацией. Тем более это относится к людям. Ни отдельные личности со смешанной кровью, ни народы нечистой расы не создали чего-либо заметного, выдающегося, вошедшего в историю человечества. Недоносок тот, кто всерьез верит, будто просвещением можно поднять зулуса до уровня профессора.

Ярослава, вслушиваясь в его горячечный бред, с трудом убеждала себя, что все это может говорить человек. Но еще более поражало ее то, что Альфред, этот прожженный нацист, оказывается, считает возможным позволить себе насмешки над теми порядками, которые он с такой радостью восхваляет. Неожиданно прервав свои сентенции, он мог рассказать такой анекдот, за который гестапо не погладило бы по головке.

— Хотите узнать, как мы умеем выступать с опровержениями? — со смаком начинал он, предвкушая тот эффект, который произведет. — Так вот. Когда одного немца обвинили в том, что он в качестве гамака использует бюстгальтер своей жены, он, нисколько не смущаясь, воскликнул: «Ложь! Это она использует мой гамак в качестве бюстгальтера!»

И первым принялся хохотать так заразительно, что Эмма и Ярослава рассмеялись не столько от анекдота, сколько от гомерического хохота Альфреда.

— Эмми, — с трудом уняв хохот, обхватил ее за талию Альфред. — Что касается тебя, то ты, несомненно, могла бы использовать гамак для той же цели.

— Все мужчины хвалят мой бюст, — самодовольно ответила Эмма.

Альфред, не обращая внимания на Ярославу, с тихим ржаньем принялся по-шутовски обмеривать пальцами грудь Эммы, но тут в дверь постучали. Эмма, явно недовольная тем, что им помешали продолжать игру, подскочила к двери.

— Чего тебе? — рявкнула она. — Убирайся вон!

— Кто это? — насупился Альфред, подходя к ней. Он был ревнив и, видимо, решил удостовериться, не его ли соперник явился к Эмме в неурочный час.

— Сын, — зло ответила Эмма. — Кажется, у него, как всегда, не ладится с математикой.

— Пусть войдет, — тоном хозяина милостиво разрешил Альфред.

Через порог несмело, с опущенной, тщательно прилизанной головой вошел мальчик лет десяти. Вид у него был понурый, глаза воспалены, — вероятно, он часто плакал, скрывая слезы даже от матери. В худых, тронутых болезненной желтизной руках, он держал учебник.

— Снова тебе не дается задача? — едва скрывая закипавшее бешенство, спросила Эмма.

Сын вместо ответа едва кивнул головой. Искаженное испуганной гримасой лицо его было жалким.

— Задача? — ободряюще переспросил Альфред. — Да мы ее мигом расщелкаем, как орех! Ну-ка, покажи!

Мальчик все так же несмело приблизился к Альфреду и вопрошающе покосился на мать. Альфред выхватил у него задачник и принялся вслух читать условие, обведенное карандашом:

— «Пятьдесят четыре бомбардировщика бомбят вражеский город…» Ого, прекрасно, это как раз по моей части! «Каждый самолет взял по пятьсот фугасных бомб». Великолепно, но я смог бы взять больше! «Определить, сколько в городе вспыхнет пожаров, принимая во внимание, что семьдесят процентов бомб упадут за чертой города и только тридцать процентов бомб, упавших в черте города, произведут нужное действие».

К концу чтения Альфред пришел в ярость:

— Кто сочинил эту пакость? — как судья, грозно навис он над перепуганным мальчиком. — Кто, я спрашиваю? Не иначе какой-то жидовский ублюдок. Семьдесят процентов за чертой города! За такую бомбежку летчиков следует вздернуть на крюки! Я запрещаю тебе решать эту подрывную задачку!

Мальчик затрясся всем телом. Ярослава не могла смотреть на эту пытку и отошла к окну, сделав вид, что хочет его зашторить.

— Немедленно измени условие, — решительно потребовал Альфред, вооружившись карандашом. — Да ты не трясись, какой из тебя будет вояка! Сейчас мы все сделаем по-своему. Девяносто процентов в черте города! Девяносто! И ни на один процент меньше! Решим так, и, если твой учитель вздумает к тебе за это придираться, скажи, что я так велел! Иначе я сверну ему шею. Как видно, по нему давно плачет концлагерь!

Альфред в считанные минуты справился с задачей и забросал мальчика вопросами:

— С математикой ты не в ладах? А как же будешь воевать? Ни летчик, ни артиллерист, ни танкист не могут обойтись без математики. Кем ты хочешь стать? Чем увлекаешься?

Эмма с негодованием смотрела на молчавшего сына.

— Я… собираю гербарий… — наконец пролепетал мальчик.

— Гер-ба-рий?! — Альфред так ужаснулся, что невольно произнес это слово по слогам. — Гербарий! И ты в своем уме? Ты подумал, нужен ли Германии твой паршивый гербарий? Может, ты и впрямь решил стать ботаником?

— У него необычный гербарий, — пояснила Эмма.

— В чем же его необычность? — заинтересовался Альфред.

— Я коллекционирую только те растения, которые употребляет в пищу наш фюрер, — осмелев, выпалил мальчик.

Альфред выпучил глаза, переводя взгляд с Эммы на сына.

— Ну, это, конечно, меняет дело, — наконец не очень уверенно произнес он. — Это похвально. И все же не забывай, что ты прежде всего обязан быть хорошим солдатом.

Когда обрадованный тем, что его отпустили, мальчик выскользнул за дверь, Эмма, как бы оправдываясь, сказала:

— Вот какие дети рождаются от людей, подобных моему муженьку.

— Не горюй, — ободрил ее Альфред. — Будет у тебя и настоящий ариец.

Ярослава стала поспешно прощаться. Она не хотела ни минуты оставаться здесь. Поскорее бы стряхнуть с себя всю грязь, которая могла к ней прилипнуть.