Кир Булычёв - Искатель. 1997. Выпуск №1 Страница 35

Что же это получается? Неужели его кровь уже начала перерождаться и его легкие требуют покоя и безделья?

Егор заставил себя побежать снова. Он все ждал второго дыхания, но оно не приходило.

А бежать еще было далеко — мост Окружной железной дороги казался сложенным из спичек, дорога ныряла под арку моста и уходила вверх, в гору. От моста Егору надо было бежать левее, вдоль реки.

Егор все чаще переходил на шаг, ноги болели, и он заставлял себя торопиться только потому, что всей шкурой чуял: если он не придет вовремя, с Люськой случится что-то нехорошее.

У железнодорожного моста стояло здание архива. К стене был пришпилен лист картона. На листе картона было написано фломастером: «Не беспокоить. У нас ночь!»

Егор решил потерять минутку, чтобы понять, чей же сон оберегала надпись.

Он заглянул в дверь архива. В глубине небольшого холла стояли три кушетки. На кушетках лежали люди с закрытыми глазами.

«Странно, — подумал Егор. — Мне же все говорили, что здесь люди не спят. Да и мне не хочется, хотя наверняка я здесь уже не меньше суток. Так подсказывают мне внутренние часы».

— Вы спите? — спросил Егор.

Никто не открыл глаз. Но ближний к нему человек сказал:

— Конечно, мы спим.

— Извините.

— А почему вы не спите? — спросил человек на кушетке, не открывая глаз.

— Мне не хочется, — сказал Егор.

— Уходи отсюда, — сказал второй спящий. — Еще не хватало, чтобы нас сторож подслушал. Жить-то всем хочется.

Егор пошел прочь.

Бежать уже не было сил.

К счастью, встреча со сторожем-велосипедистом случилась только перед мостом — Егору было куда бежать.

Велосипедист, видно, не знал о том, что Егор новенький.

Он нагнал его и медленно поехал рядом, виляя большим передним колесом так, чтобы не терять равновесия.

— Ты куда идешь? — спросил он. — Порядка не знаешь?

— Знаю, — уверенно сказал Егор.

— Сейчас у нас что?

— Первое января! — сказал Егор.

— Плевал я на январь! — рассердился велосипедист. — Ты почему не спишь?

— Не хочется.

— Я тебе покажу — не хочется! Все спят, а ему, видите ли, не хочется! Где проживаешь?

— У Метромоста, — признался Егор.

— И так далеко ходишь? Зачем ходишь? С кем дружишь?

— Я гуляю, — сказал Егор. Он чувствовал угрозу, исходившую от велосипедиста. Видно, грех, совершенный Егором, был значителен и непростителен в глазах велосипедиста.

— Иди передо мной! — приказал велосипедист.

— Куда?

— Сам знаешь куда!

И тогда Егор решил не испытывать судьбу — он кинулся бежать по откосу вдоль железнодорожной насыпи, забирая все выше.

— Стой, стреляю!

Егор мчался — откуда только силы взялись! Он забрался на крутизну, перемахнул через рельсы и лег, прижавшись к земле. Затем чуть-чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть, чем занимается велосипедист.

Тот покатил под мост, чтобы встретить нарушителя по ту сторону. Затем остановил машину посреди мостовой и старался сообразить, где же нарушитель. Продолжалось это минуты три, затем велосипедист плюнул и громко крикнул:

— Я до тебя доберусь!

Погрозил кулаком и, нажимая на педали, направился вверх по Мосфильмовской.

До бытовки Егор добрался меньше чем через полчаса. Как он и опасался, возле бытовки никого не было видно.

И все же Егора охватило странное чувство возвращения домой.

Он подошел совсем близко, когда дверь отворилась и на верхней ступеньке показался Партизан. Он был в милицейской фуражке и в распахнутом кителе, который был ему велик, в трусах и сапогах на босу ногу.

Партизан потянулся, зевнул, похлопал ладошкой по зевающему рту, сказал:

— Не скрывайся, я же тебя вижу, за сухим деревом стоишь, выглядываешь, нет ли опасности. Выходи, чай пить будем.

Егор с облегчением вышел на открытое место. Карлик был ему симпатичен.

— Как Пыркин? — спросил он, хотя собирался сразу задать вопрос о Люське.

— Пыркин выздоравливает и велит тебе кланяться, — раздался голос из бытовки.

— А скажите…

— Не видели, не знаем, — быстро ответил Партизан.

— Ладно, скажи! — крикнул изнутри Пыркин.

— Ты же знаешь — не велели. Только знаю, что никто не проезжал.

— Люську в Музыкальный театр повезли, — сообщил Пыркин.

Он вылез к дверям, пальто накинуто на плечи, оранжевая рубашка в рыжих пятнах от высохшей крови. Пыркин был еще слаб.

— Ты куда? — прикрикнул на него Партизан.

— Они Соньку с идиотом взяли, — сказал Пыркин. — Значит, на связь.

— А тебе, мальчик, там опасно, — сказал Партизан.

— Жулик! — крикнул Пыркин. — Жулик, дружок, проводи Егорку.

Жулик выскочил из дома, радостно махая хвостом. Узнал Егора.

— Они сейчас, может, спят, — сказал вдруг Партизан, смирившийся с мыслью, что Егор пойдет, куда не положено. — Ублюдки эти, призраки, тоже спят. Только я не проверял.

— Тогда скорей, — велел Пыркин Егору. — А то опоздаешь.

Егор не стал расспрашивать их о том, что им известно. Некогда.

— Побежали, Жулик, — сказал он.

Призраков они с Жуликом увидели уже наверху, когда выбежали на асфальт, на открытое место у туннеля.

Призраки заспешили к ним, засуетились, но опоздали.

Егор бежал к Музыкальному театру, такому скучному без зелени, без деревьев вокруг.

Жулик несся рядом, подпрыгивал, ему было весело.

Перед театром стояла телега, запряженная велосипедистами в касках. Егор заметил их издали и взял в сторону, чтобы подобраться сзади.

Там он отыскал разбитое окно и влез в него. Жулик прыгнул следом.

В театре было пусто, но Егор знал, что пустота эта кажущаяся. Иначе зачем велосипедистам дежурить у входа.

Егор медленно шел по театру, в котором оказалось бесконечно много комнат, залов, коридоров и прочих помещений, порой заваленных барахлом, порой пустых.

И в какой-то, может сотой по счету, комнате услышал, как невнятно талдычат голоса.

Еще через пять минут Егор оказался у двери в коридор, слабо освещенный из небольших окошек. По коридору двигалась странная для непривычного глаза процессия.

Впереди ехала инвалидная коляска. В ней сидел, свесив набок большую голову, больной юноша. Коляску толкала перед собой девушка Соня, встреченная Егором на набережной. Рядом шагали Вильгельм Кюхельбекер и убийца Пушкина Дантес. Дантес вел за руку Люську, и, видно, держал ее крепко, чтобы не убежала.

Девушка толкала коляску неуверенно, порой останавливалась, прислушивалась. Идиот что-то бормотал, дергал головой, поднимал руку, ронял ее снова.