За линией Габерландта - Вячеслав Иванович Пальман Страница 35

- Назад, Байда! Сидеть, Бурун! Вы к нам?

- Мадам… - Кин поднял картуз. - Если позволите, я позже… - И, повернувшись, пошел к своему амбару.

Через несколько минут Зотов также пошел к амбару. Дверь была открыта. Купец сидел на тюке с беличьими шкурками, закрыв лицо руками. Поза его выдавала смертельную усталость. Он поник, выглядел жалким и беспомощным. Зотов сел напротив. Кин разогнулся, отнял ладони от лица, расправил смятую бородку.

- Что будет дальше, Кин? - спросил Зотов мягко.

Ему стало жаль этого одинокого, замкнутого и, видимо, несчастного человека.

- Сохранили все-таки, не отдали, - сказал вместо ответа Кин и оглядел свои меха.

- Я, признаться, просто забыл о них.

- И на том спасибо. Если бы увезли, Никамура не простил бы меня.

- Вы так зависите от него?

- О, всей своей жизнью!

- Бросьте его, бросьте свою незаконную торговлю и займитесь честным делом, Кин. Вы же русский.

Он отрицательно покачал головой:

- Не могу. Все мои средства там. Вот приедет Никамура, сдам ему товар и уеду в Америку. Навсегда. Надоела такая жизнь. Кругом чужие.

- Вряд ли он приедет сюда. Его ищут. Вас тоже арестуют.

Он не ответил, а спустя минуту сказал:

- Я хочу просить вас об одной услуге.

- Говорите.

- Позвольте мне остаться. Я приспособлю амбар, буду жить в нем. Могу вам помогать в работе. Хоть Никамура и очень недоволен вами…

- Почему? Что плохого я ему сделал?

- Вы не догадываетесь? Нам нужен край безлюдный, где нет никаких хозяев, кроме Никамуры, где нет никакой власти, кроме денег. А вы оседлость проповедуете, огороды, теплицы создаете. Понаедут люди, застроят, берег, что тогда Никамуре делать? Ваши грядки - это начало заселения края. Думаете, мы не понимаем? Ну, про меня разговор иной, я брошу все и уеду. А Джон Никамура не бросит. Он бороться будет. Вы встали на пути.

Зотов задумался. Действительно, он для Никамуры угроза. Огородные грядки - и вот уже война за свою землю. Одни защищают ее оружием, кораблями, пушками, а другие… За этот берег можно повоевать! И нужно. Куда ни глянь - Россия!

Все лето Белый Кин помогал Зотову и Оболенскому. Но держался по-прежнему особняком. Придет, молчком поест и уйдет к себе в амбар. Он утеплил сарай, поставил печку, приготовился к зимовке. Шкурки из амбара куда-то исчезли. Не доверял все-таки, боялся.

В это время новое событие отвлекло Зотова от всех других дел. Мария Петровна ждала ребенка.

Глава девятнадцатая,

в которой появляется на свет Зотов-младший и рассказывается о «мероприятиях» Матвея-Ведикта-Николы

Зотов видел, как нервничает Маша, как волнуется она. На сотни верст вокруг не найдешь ни врача, ни фельдшера. Ближайший русский поселок, где есть женщины, в двадцати пяти верстах. Когда он спросил Матвея Шахурдина, как в подобных случаях поступают в стойбищах, тот спокойно ответил:

- Никак. Каждый сама делает…

- А если плохо?

- Шаман есть. Бабка есть. Если хочешь, позову.

Теперь Шахурдин приезжал в колонию все чаще и чаще, всегда привозил то медвежье сало, то кусок прежирнейшей нерпы и сам, облизываясь от удовольствия, совал подарки Маше.

- Давай кушай, Маша, хороший сын нада, на вся тайга орать станет. Ешь, не бойся!

Зотов посоветовался с Оболенским, и тот отправился в ближнее русское селение. В конце августа две опытные женщины на время переселились к ним.

Умный ороч довольно точно угадал время, когда потребуется его помощь.

Возвращаясь из дневного похода в тайгу, Зотов встретил Оболенского далеко от дома. По его встревоженному лицу он сразу все понял и бегом бросился к усадьбе. Женщина встретила его на пороге, успокоила:

- Ты погуляй, хозяин. Мы позовем…

Не зная, куда девать себя, Зотов пошел к ручью, сел на берегу и погрузился в тревожное раздумье. Сквозь шум леса до него донеслись вдруг странные звуки. Где-то бил барабан и звенел бубен. Он поднялся и пошел на эти звуки. То, что он увидел, было смешным и трогательным одновременно.

На крошечной полянке горел костер. Сбоку сидел Матвей-Ведикт и еще одна фигура, в которой можно было признать очень старую орочельку; седые волосы ее прямыми прядями спускались на лицо и почти закрывали его. Торчала черная трубка, да поблескивали в узких щелочках бесцветные глаза. Она раскачивалась взад-вперед и временами сыпала что-то на огонь: из пламени вырывались клубы зеленоватого дыма, пахло жженой травой. Матвей сидел прямо, строго, даже важно. Он не шевелился и только нет-нет да и выпускал изо рта дымок.

А вокруг костра ходил еще один человек - шаман.

Он был ярко одет. Поверх легкой парки на нем висела широчайшая юбка из цветных полос разной материи. У пояса и на рукавах были навешаны цветные побрякушки. На голове шамана сидела страшная шапка с рогами, блестками, зубами и бусами. Одежда при малейшем движении шуршала, звенела, стучала и трещала. В руках шаман держал что-то вроде бубна с колокольчиками и изредка бил в него.

Он исполнял ритуальный танец. Сначала крадучись ходил вокруг костра, что-то шептал и вилял бедрами. Но вот старуха бросила в огонь щепотку травы. Дым взвился, шаман затряс плечами и начал бегать вокруг костра. При этом он отчаянно забил в бубен, что-то забормотал и в экстазе начал приседать. Припав на одно колено, обернулся лицом к дому и замер. Зотов подумал, что сеанс заклинания окончен. Но тут все повторилось снова: шаман начал «скрадывать», потом ускорил шаг и усилил бормотание. В огонь полетела трава, дым снова подхлестнул танцора, он забегал, приседая, забил в бубен, хрипло запел. Шахурдин сидел не шевелясь. И когда шаман снова обернулся и застыл, Зотов вдруг услышал, что его зовут от дома.

Он выскочил на поляну. Все трое испуганно обернулись. Старуха сказала несколько слов. Шаман совсем обмяк - видно, устал. Он свалился на траву и шептал себе под нос отрывистые, непонятные фразы. Шахурдин торжественно встал и с явным удовольствием произнес:

- Твоя детка помогай. Злой дух отгоняй. Шаман привез из Челомжи. Теперь иди, Маша лежит, смеется, детка рядом, однако, сын… Сын, старая Келима?

Старуха снова что-то сказала, подобие улыбки растянуло ее рот.

Зотов бросился домой.

Дверь была распахнута настежь. В доме тихо переговаривались женщины.

- С сыном вас, Николай Иванович, - услышал он и тут только разглядел маленькое