Владимир Смирнов - Над океаном Страница 36

— Немедленно!

— Сейчас, сейчас... — Стрелок сощурился — и тут же пулемет запрыгал, затрясся в его руках, затвор плевался сизым, мгновенно вылетающим в люк дымом, казалось, доносится тонкий звон вылетающих гильз; в носу застучали крупнокалиберные пулеметы командира; расцвеченный трассами и огнем мечущихся пожаров, окутанный пылью, дымом и взметенным песком, промелькнул берег; «пешка», победно ревя моторами, полезла по изогнутой дуге вверх — и тут же в аккомпанемент боя включился штурман: вжав плечо в приклад-упор, он азартно стрелял вниз и вбок, и его скорострельные лихие ШКАСы резко взахлеб трещали, засыпая берег дождем сотен и сотен пуль, сея смерть.

Через несколько секунд Пе-2 на полных газах уходил от реки.

Стрелок захлопнул нижний люк и встал, настороженный, к верхней турели. Штурман, пилот и стрелок заулыбались, услышав в наушниках сквозь треск, хрюканье и завыванье эфира хриплое и счастливое:

— Хлопцы, люблю! До дому! Я жду — до дому, диты мои!

— Ну, батько, и все тут! Тарас Бульба... — пробормотал, улыбаясь, капитан и, спохватившись, предупредил: — Ныряем в туман. Штурман, считай кратчайшую посадку — к истребителям. Стрелок, теперь гляди в оба: не верю, что нас выпустят!

— Уже, уже просчитываю. — Штурман схватил карту, быстро прикинул. — Командир, давай ворочай на сто тридцать.

— Вот они! — выкрикнул стрелок. — Справа сзади, на три часа, — пара «мессеров»! На шесть, с нижней полусферы, — еще пара! Дистанция...

— Не-ет, умники, опять прохлопали... — Штурман глядит назад, где виднеются отчетливые силуэты медленно нагоняющих истребителей; нет, не догонят: «пешечка»-машинка особенная, бывший истребитель, с ней справиться нелегко... Он успокоенно вертит головой и вдруг, похолодев, выкрикивает: — Командир, стрелок! Справа на траверзе напересечку — звено!

Он отбрасывает планшет, хватается за пулеметы, перебрасывает стволы на правый борт.

— Уй-дем... — цедит сквозь зубы капитан, косясь вправо; он тоже видит их, меряет взглядом расстояние до медленно — ох, медленно! — наплывающей серой мути, в которой гаснут солнечные лучи, и до истребителей. Туман, гнилой туман — единственное спасение. Он чуть подтягивает штурвал, ставя «пешку» в набор пять метров в секунду, доворачивает чуть левей, вот так... А теперь полный газ, полный, сектора́ до упора! И Пе-2, максимально используя все свои скоростные возможности, мчится в пологом наборе чуть наискось, отыгрывая хоть десятками метров, но все же расстояние.

Быстро приближающееся справа звено слаженно расходится двумя парами, перестраиваясь для атаки, — одна вверх, другая вниз; на миг вспыхивают ослепительные солнечные зайчики на плоских угловатых фонарях кабин «сто девятых»[8].

«Пешка», надсадно воя и мелко дрожа, несется вперед, оставляя в небе двойной коричневато-желтый след дымов от перегруженных моторов.

Стрелок-радист, играя желваками, нервно водит стволом ШКАСа, потом, подняв голову, секунду-другую вглядывается в приближающиеся острые желтые носы, в хрустально мерцающие круги винтов, окаймленные желтыми кольцами; скривившись от непонятной боли, сдергивает пулемет с верхней турели, ныряет в отсек, лихорадочно вбрасывает ствол в бортовую амбразуру, перещелкивает затвор и зло бормочет:

— Ладно, мы свое сделали, теперь попробуйте вы, хрен вам всем... Мы еще сыграем, сто немытых вам в душу...

Штурман, приникнув к пулеметам, положил палец на спуск и замер, почти не дыша.

— Брось! — зло кричит капитан. — Витька, брось пулемет! Уйдем! Хватай карту — уйдем, говорю!..

В кабине немецкого ведущего истребителя пожилой летчик, щурясь от играющих на лице солнечных бликов, отраженных приборными стеклами, что-то тихо бормочет, большим пальцем сбрасывает на ручке управления предохранительную скобу гашетки общей стрельбы и мягко опускает нос машины; в зеркальце заднего вида покачивается, как привязанный, напарник; в зеркале-рамке прицела зажат силуэт русского бомбардировщика, который нагло, не маневрируя, мчится почти по прямой, умело, отлично используя возможности машины; палец ложится на гашетку.

...Стрелок видит повисшую уже рядом пару истребителей, видит, как они слаженно доворачивают для выхода на позицию стрельбы, и, очень стараясь быть спокойным (только б голос не дрожал; держись, парень, осталось чуть-чуть, ты всегда верил в себя — вот и держись; долг — это выполненное обещание, это оправданная вера; эх, жалко, что все так быстро, столько еще хотелось, ну да ладно; все это будет длиться десяток секунд — бой дольше не бывает, такой бой, — но мы и за эти секунды много успеем), стрелок просит:

— Командир, дожимают, где-то осталось семьсот, сейчас откроют огонь, доверни чуть левей.

Командир как не слышит. Дико, воюще ревут перегретые моторы — стре́лки «Температура воды» завалились за красные отметки, масло почти на пределе, — но выносите! Выносите, родные, вы ж русские!..

— Сашка! Уже пятьсот! Я отсеку их, отсеку, но левей же! У меня сектор зажат! Сашка!

Нет, только не ввязываться, уйдем, только не ввязываться — иначе хана, иначе все...

— Сашка, гад, что ж ты делаешь!

Палец на спуске, щека, сволочь, дрожит; что́ командир задумал? Четыреста метров... Ух, как люто свистит ветер в люке!..

Стрелок видит пульсирующее мигание в носу истребителя, судорожно ухмыляется:

— А-а, фриц, психуешь, падла; рано, рано...

Тускло светящиеся трассы-спирали, завиваясь шнурами, тянутся к нему, но, изгибаясь, уходят вбок и вниз, мелькая игрушечно-оранжевыми шариками.

— То-то... А вот сейчас будет в самый раз, ну, давай, иди сюда, иди — и я твой, если возьмешь, иди... — Он чуть ерзает, напрягается, прижимая к плечу упор; ну, начали! Он плавно ведет спуск, выбирая слабину, сейчас родной ШКАС ударит в плечо отдачей — и тогда мы посмотрим, кто сколько... Что такое?!

Машину мягко встряхивает, свет гаснет; мелькнув, пропадают, как в дыму, истребители, пропадает солнце, и в наушниках чей-то торжествующий вскрик, и все покрывает хохот — капитан, запрокинув голову на бронеспинку, хохочет, размазывая по лицу пот; штурман медленно опускает голову и сидит, закрыв глаза и прижавшись щекой к плечевому упору пулеметов; а стрелок, задрав брови, изумленно глядит вверх, слушает оглушительный хохот в шлемофоне, кривится, фыркает, хихикает — сначала неуверенно, как икая, а потом смелей, уверенней — и тоже хохочет, откинувшись на подвесушку, а на щеках его и лбу багровые пятна будто медленно остывают.

Штурман поднимает голову, отталкивает пулеметы, щелкает предохранителем и настороженно вытаскивает из-под ноги смятый, сломанный планшет, ведет пальцем по целлулоиду, желтому и переломанному зигзагом. В наушниках раздается: