Юрий Авдеенко - Ожидание шторма Страница 37

— Никто о пропаже потира заявления не делал, — заметил Боровицкий.

— Неудивительно, — ответил Каиров. — Надо уточнить, кому из специалистов показывали потир. Если он действительно пятнадцатого века, то вполне мог состоять в той описи, обрывок которой прислала учительница...

— Тогда это ниточка...

— Да-да-да!.. Ниточка, которая может вывести к месту, где надо искать содержимое ящика с тремя сургучными печатями. Я смотрел дело Строкина. Он служил в Петрограде в караульной роте. И мог грузить на машины ящики с ценным имуществом. Что касается потира, то следователь своей неопытностью сам натолкнул на ответ. Следователь прямо выложил, что, по мнению специалистов, потир принадлежит к произведениям искусства, похищенным из Зимнего дворца... Мне кажется, в интересах дела нужно показать потир не только специалистам-историкам, но и торговцам-ювелирам. Вот на улице Энгельса, семьдесят четыре, «Часовой и ювелирный магазин Л. Перельман», а на противоположной стороне улицы — «Часы, золото, серебро М. Добина»... Интересно, что они скажут.

— Мысль стоящая, — согласился Боровицкий. — Но где потир? В Москве? В Ленинграде? Кто нам его вернет?

— А жаль, — вздохнул Каиров. — В деле есть фотографии. Показать хотя бы их.

— Можно попробовать, — без особой уверенности ответил Боровицкий.

— Теперь о моей поездке. Вначале я считаю нужным проверить твою версию: убийца завхоза Попова прибыл в Северокавказск с целью вскрыть тайник. Вполне возможно, что так оно и есть...

— Как это осуществить?

— Очень просто. Я приеду в Северокавказск с той же целью, что и он. Вскрыть тайник и вывезти его содержимое. Если убийца, назовем его условно Дантист, соответствует нашей модели, то трех — пяти дней ему будет достаточно, чтобы обнаружить меня. И попытаться принять меры. Так он себя выдаст...

Шляпу Каиров купил в Армавире. Поезд стоял здесь долго. Пассажиры, разморенные духотой, дорогой, торопливо выпрыгивали на перрон, низкий, старый, грязный. На перроне оказалось более душно, чем в купе. Каиров уже хотел вернуться в вагон, как вдруг возле камеры хранения увидел грузина со стопкой желтых соломенных шляп. Шляпы были с очень широкими полями. И больше походили на женские. Но покупали их исключительно мужчины. Солнце ли тому виной или святое чувство мужской солидарности, но Каиров стал в конец очереди из трех человек. Грузин выкрикивал:

— Сапсем задаром! Сапсем задаром! Один полтинник!

«Сапсем задаром» было, конечно, рекламным трюком. Потому что в июне 1927 года полтинник весил ровно столько, сколько три года назад пятьдесят полнокровных рублей. Каиров вынул из кармана новенькую сверкающую серебряную монету, где с аверса[8] гордо смотрел государственный герб и лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», положил его в ладонь грузина кверху реверсом[9] — уж больно хорош молотобоец, изображенный на этой стороне.

Шляпа была в самый раз. Каиров забыл о широких полях и полумужском ее фасоне. Тем более рядом с вокзалом, под пыльной акацией, растопырилась фанерная будка, на широкой стене которой ярко и броско было написано: «Государственный пивоваренный трест «Украинская Новая Бавария». Продажа столового и пльзенского пива высшего качества в любых количествах».

Усатый дядька — рубашка на груди вышита крестом — наполнял высокие кружки пивом. Оно пенилось восхитительно. Каиров попросил две кружки.

Возле акации, на пятачке тени, стояли трое ребят, остриженных «под горшок». Один, в синей рубашке, самый маленький, играл на гитаре и пел:

Я вам скажу один секрет:Кого люблю, того здесь нет.Кого-то нет, кого-то жаль,К кому-то сердце мчится вдаль.

Пиво оказалось не только вкусным, но и холодным. С хорошим настроением Каиров вернулся в вагон.

...Поезд прибыл в Северокавказск почти по расписанию, в тринадцать часов, опоздав всего на несколько минут. Широкие сосны по склонам гор озарялись розовым светом, прыгающим с ветки на ветку. Ветки вздрагивали под его прыжками. А может, виной тому был легкий ветер, дующий из ущелья, за которым в дрожащем мареве сиренево проступали лобастые очертания укутанных снегом вершин.

Широкоплечие носильщики стремились в вагоны с такой самоотверженностью, словно встречали не случайных пассажиров, мающихся с багажом, а любимых родственников.

Чемодан Каирова был невелик и легок. Мирзо Иванович отказался от услуг молодого, на вид цыганистого, носильщика, равно как отказался и от услуг чистильщика ботинок, который почему-то преследовал его до самого турникета у выхода в город.

У вокзала росли розы. На большой клумбе. И вдоль тротуара, между кипарисами. Пахло розами, кипарисами... лошадьми. Телегами и тарантасами была запружена вся привокзальная площадь. Лишь возле аптеки, аккуратного каменного домика, на широком фасаде которого была нарисована обвивающая чашу змея, стоял длинный «роллс-ройс» светло-серого цвета. Модель примерно десятилетней давности.

Молодая женщина в бриджах, с распущенными, каштанового цвета, волосами, спадающими на спортивного покроя оранжевую куртку, и седой мужчина в строгом черном костюме (в правой руке черный баул) подошли к машине. Женщина распахнула переднюю дверцу. Мужчина поставил баул на заднее сиденье, обернулся к вокзалу, сверкнув стеклами пенсне.

— Дорогой мой, куда надо? — спросил с козел фаэтона бородатый кучер в белой лохматой шапке. — Да-а-а-став-лю как на орлиных крыльях.

— Гостиница «Эльбрус».

Кучер закатил глаза, зацокал отчаянно, словно Каиров просил отвезти его в Турцию. Потребовал рубль. Сторговались на тридцати копейках. Трамвай в Ростове стоил шесть копеек. Правда, с девяти вечера цена за проезд подскакивала до десяти копеек, а на первом номере трамвая, который ходил от вокзала до Нахичеванского депо, — даже до шестнадцати копеек, но это уже считалось загородным движением.

Когда под Каировым скрипнули пружины фаэтона, «роллс-ройс» огибал привокзальную площадь. Женщина с каштановыми волосами сидела за рулем.

— Чья это машина? — спросил Каиров.

Кучер вновь зацокал языком. Сказал:

— Балшого человека. Адвоката.

— Впереди жена его?

— Нет... Вдовец он. Дочка его... Балшая женщина.

Вопреки посулам кучера фаэтон ехал медленно. Может, потому, что выложенная камнем улица заметно взбиралась в гору, может, и потому, что кучер регулировал скорость движения в соответствии с оплатой. Во всяком случае, Каиров имел возможность спокойно дышать свежим воздухом и рассматривать этот одноэтажный городок, утопающий в зеленых садах, огороженных стенами из белого камня. Встречались здесь и двухэтажные дома, и даже трехэтажные. Но они оставались левее, ближе к центру, фаэтон же двигался в сторону окраины.