Юрий Иваниченко - Обреченный мост Страница 4

Выбравшись, они оказались вблизи мощеной дороги, на которой как нельзя кстати…

– Ты дывы, яка гарна бричка! – с радостью, не предвещающей седокам «брички» ничего хорошего, протянул Яков.

В чёрных терновых зарослях блеснул притемнёнными фарами штабной «Хорьх» представителя «Адмираль Шварце Меер». Ни много ни мало – Адмирала Чёрного моря! И в сопровождении всего одного трескучего БМВ береговой охраны с коляской.

Новик положил ладонь на руку Войткевича, потянувшуюся было за ремень, к рифлёной рукоятке «Парабеллума 08», и кивнул через плечо.

Яков понятливо кивнул и, бросив рукоятку пистолета, потянулся к голенищу сапога за плоским немецким штыком.

И впрямь: пусть до Северных ворот крепости было ещё добрых полтора километра и сами ворота были как бы в капонире, выложенном тёсаным известняком, из которого сначала ещё выйти надо, чтобы глянуть на дорогу, вьющуюся степью, – но бережёного, как говорится, бог бережёт. Не надо шуметь.

Переглянулись, старший лейтенант перебросил на грудь «шмайссер», капитан включил плоский карманный фонарик в жестяном корпусе. С деловитостью патруля разведчики перегородили мощённую камнем-дикарем дорогу: «Halt!»

С этого момента над топливным снабжением контингента «Kriegsmarine», дислоцированного в Керчи, нависла никем пока ещё не подозреваемая, но серьёзная опасность.

И не единственная, поскольку действовали ещё и партизаны…

Крым. Октябрь 1943 года. Партизанский отряд Ф.Ф. Беседина вблизи долины Коккоз

Хачариди и Боске

Десант выбросили в оперативной зоне Южного партизанского соединения.

Но на месте приземления диверсантов ожидала засада. Не иначе как татары из местного охранного батальона выследили резервную посадочную площадку и дали знать оккупационным властям. Те, не считая нужным расточать истинных арийцев на авось, отправили румын. Заодно и проверить, как говорится, «на вшивость». В последнее время ряды партизан стали пополняться бойцами не только татарской, но и румынской, и даже словацкой национальности. Ибо дела немцев здорово походили на аутентичный «Швах!»

Но эти румыны «не подвели». Пятерых партизан, что должны были встретить небесных гостей, застали врасплох и зарезали, не дав сделать ни выстрела. Потом каратели, заслышав гул советского самолёта, зажгли заботливо приготовленные партизанами костры и встретили парашютистов предложением сдаваться.

Однако те не пожелали понимать ни ломаный русский, ни румынский вариант немецкого. Прямо там, на небольшом плато, вспыхнул бой.

Трое парашютистов погибли, ещё две группы – двое и трое – под прикрытием темноты разбежались разными тропами.

…Вид приведённого Сергеем Хачариди в отряд парашютиста-диверсанта немало озадачил командира отряда Фёдора Беседина.

«Такой себе, понимаешь, фунт лиха, упавший с неба вместе с пудом соли», – ещё раз глянул он на смуглолицего лейтенанта, и впрямь буквально «упавшего с неба».

С пилоткой, на немецкий манер, под пристяжным погоном, в чужом – во всех смыслах – рыжеватом кителе с накладными карманами, в отвороте которого с непривычным шиком виднелись рубашка цвета хаки и галстук с золочёным зажимом. «Фу ты, ну ты…» – одним словом.

Не подтверди Центр, что «гостинец» от самого Старинова, отвёл бы в ближайший овраг – и вся недолга.

– Ладно, – вздохнул командир. – Теперь, значит, на отряд и на вас возлагается задача Центра: «В первую голову уничтожать эшелоны с топливом, идущие на удалённые базы немецкого флота в Керчи и Феодосии…».

– Что значит в «первую голову»? – поинтересовался тонкостями языка лейтенант, бывший по национальности испанцем.

– На бензин кидатись, наче муха на гівно, – ещё более сомнительным эвфемизмом пояснил Фёдор Фёдорович.

Сообразив, что ему и русских двусмысленностей более чем достаточно, испанец решил на украинских уже не заморачиваться. Просто кивнул.

«Как будто я тут харчами перебираю, какой эшелон рвануть, а какой на закусь оставить, – внутренне ворчал Фёдор Фёдорович. – Мне вообще-то до тех эшелонов не рукой подать, чай, не по горам, да лесными тропками идут…»

И впрямь, выбираться из среды традиционного партизанского обитания – леса, – в голую степь Керченского полуострова? Где там обитать прикажете, в сусличьих норах, что ли? «Значит, – чуть слышно вздохнул командир, удерживаясь, чтоб не выматериться. – Значит, предстоят крайне рискованные и самоубийственно дальние вылазки-акции».

«Потому, наверное, и вся эта затея с испанцами… – снова глянул Фёдор Фёдорович в лицо лейтенанта Боске, на лепку крупных, выразительно романских черт, – …что на румын похожи».

Румынских вояк на полуострове была не одна дивизия, а в охранении стратегически важных железнодорожных узлов – так за правило.

– Ну что ж, – поскрёб Фёдор Фёдорович в куцей каштановой бородке, разглядывая карту из планшета лейтенанта. – Раз уж вас интересует перегон между Джанкоем и Владиславовкой… – Беседин ткнул в карту тупым концом карандаша. – Пожалуй, есть у меня вариант. Но сначала я должен связаться со штабом бригады.

– Это долго? – спросил Мигель.

– Может, и долго, лейтенант, но обязательно, поскольку касается подполья на этом участке железной дороги. Я знаю человека, с этим подпольем связанного. Но без санкции командования не имею права. Очень уж ценные это люди, товарищ Боске.

– О, я понимаю, Теодор… Фьодор Фьодорович, – поморщился тот, лелея за пазухой козьего тулупчика простреленную руку. – Но ведь и нас не зря прислали. Довести работу ваших товарищей до логического завершения…

Беседин внимательно посмотрел на испанца и проворчал невнятно:

– И то, правда, кой чёрт смысла в разведке, если потом не воевать. Ну, коль вас к нам воевать прислали…

Из письма работника Коминтерна С. Благоевой Георгию Димитрову:

«Старинов согласен взять всю восемнадцатилетнюю испанскую молодежь. Эта молодежь находится теперь в очень тяжелом положении. В Саратове около 100 человек – юношей, часть из них в ремесленном училище, часть на заводе – разутые и раздетые и многие разлагаются… А в армии они все станут закаленными и стойкими… и мы, таким образом, спасем испанскую молодежь…»

«В октябре 43-го, по распоряжению Ставки, специально отобранных диверсантов испанской национальности из числа участников Гражданской войны, а также особой “испанской группы” разведшколы Старинова, стали готовить для диверсий, в частности на железнодорожной магистрали Джанкой – Владиславовка – Керчь, основной линии снабжения Таманской, а позднее и Керченской группировки войск противника.

Особенно в Ставке полагались на группу Старинова, поскольку в её составе были преимущественно воспитанные в духе непримиримой борьбы с фашизмом дети испанских революционеров, вывезенные в СССР из объятой пламенем Испании ещё в 39-ом. И теперь, и без того горячую испанскую кровь немало горячила возможность отомстить, в большинстве случаев, за смерть родителей-коммунистов от рук практически тех же самых фашистов».

И всё-таки…

«Почему именно нас, испанцев?» – спросил как-то рядовой учебной роты Мигель Боске у своего командира Ивана (Хуана) Барреаса.

«Нам легче маскироваться под румын, muchacho. Мы всегда действуем у них в тылу. Родственнички же как-никак… мадре их за ногу», – не совсем понятно закончил тогда Иван (Хуан вообще-то) по-русски.

…Яблоневый сад хозяйства им. Калинина находился достаточно далеко за Владиславовкой, километрах в трёх, и в этом году никем толком не убирался. Даже жители соседних сёл особо не рвались приближаться к железнодорожному узлу: себе дороже – посты полицаев на каждом шагу, патрули полевой жандармерии то и дело стрекочут тяжёлыми БМВ и «Цюндаппами» по просёлкам.

Звучно хрупнув яблоком, Давид Далиев оторвался от щели в дощатой, неконопаченой стене весовой и с сожалением посмотрел на огрызок.

– Пойду, пройдусь, на всякий пожарный. И яблок наберу.

– Когда ты их уже нажрёшься? – бросил через плечо Малахов. – Как порося, ей-богу.

– Э-э, слушай… – начал было Давид, но Сергей Хачариди, старший группы, посмотрел на обоих друзей-врагов выразительно хмуро.

Пожав плечами, осетин вышел на грузовую эстакаду весовой и исчез в полудённом сумраке дождевой мороси. Раскидистые деревья в этой кисее казались рукастыми призраками…

– Тут, на перегоне, поворот идёт, – продолжил подпольщик по кличке «Черепанов», тыча узловатым пальцем в сложенную карту. – Он не такой крутой, но насыпь тут высокая, потому как над заболоченной поймой. Тут машинисты и без всякого семафора притормаживают. Был случай в 38-м, – пояснил он Мигелю. – Машиниста, парнишку, стахановца, матерь его, тогда чуть не посадили как вредителя… за рекорд скорости, а оказалось – насыпь просела.

Лейтенант Боске не слишком ясно понял, сошёл-таки паровоз с рельс тогда или нет, но понимающе кивнул.