Дарья Кузнецова - Боги глубокого космоса (СИ) Страница 4

— Здравая мысль, — согласился капитан. — Филармония, что скажешь?

Филармония, коротко Фил, — это Филимонов Егор, наш пилот. Прозвище к нему приклеилось тоже очень давно, ещё в нежные годы юношества, за большую и очень верную любовь к музыке. Фил играл на аккордеоне, гитаре, рояле, умел выжать связные звуки из флейты, скрипки, балалайки и губной гармошки. Когда научился — не знает никто, но умения при нашей работе очень полезные: развлечений в долгих патрулях не так много, и его концерты по заявкам здорово разнообразят жизнь.

— Ящика нет, но можно попробовать прихватить бортовой журнал, он должен быть в рубке. Нил, глянь, есть он там и в каком состоянии?

— А где эта ваша рубка? — поинтересовался я.

— Вот здесь; там похоже номер четвёртый лежит, — пояснил Фил. Для удобства координации действий спасаемым людям, — в такой ситуации всех для краткости называли людьми, — было принято присваивать порядковые номера по степени относительной тяжести состояния.

Я опять сместил угол зрения, перестраиваясь на информационные потоки, и что-то путанное и яркое в рубке действительно нашлось. Поручиться, что это именно журнал, и он действительно цел, я не мог, но было похоже.

— Вроде что-то такое есть.

— Ладно, хватит болтать. Журнал берём, но только если всё пойдёт более-менее ровно, и не в ущерб основному маршруту, — сообщил Гудвин, поднимаясь с кресла, и мы последовали его примеру. Я провозился дольше всех: отключиться от корабля, одновременно не теряя контакта с пульсирующими тёплыми точками, было не так-то просто. От него в принципе надо отключаться очень осторожно, а то можно и в обморок хлопнуться, но я давно уже привык сдёргивать шлем рывком и пережидать дурноту по дороге к лифту; порой каждая секунда на счету, тут не до комфорта.

В небольшую пластиковую кабину я традиционно запрыгнул последним. Створки за моей спиной с чмокающим звуком сошлись, и капсула рухнула в бездну. То есть, конечно, не в бездну, и совсем даже не рухнула, — перегрузку мы почти не почувствовали, — но мне всегда нравилась эта фраза.

— Фил, на тебе четвёртый и журнал, док — единица и семёрка, они похоже вместе. Чак — двойка, Нил — пятёрка, мой — тройка. С шестёркой по месту определимся, кто из нас будет ближе.

— Берите побольше пластырей, — нашёл нужным сообщить я. — Там не стены, а решето.

— Само собой, — согласился Гудвин. — Связь не теряем, долго не молчим. На всякий случай берём по два болвана на каждого.

— Многие альдарцы носят личные жетоны, — вставил ремарку Фил. — Если попадётся чей — берите, хоть родственникам будет, что похоронить.

— Не возражаю, — кивнул капитан, первым выходя в десантный отсек. — Но это если само попадётся, специально не лезть и не рисковать. Ясно? Рассыпались.

И мы разошлись в стороны. Здесь всё тоже было организовано максимально удобно и под девизом минимизации временных затрат. Широкий коридор, по бокам которого тянулись ряды шлюзов, ведущих к пилотируемым капсулам. Нырнул в шлюз — вынырнул уже в кресле капсулы, упакованный в ИКВЗ, он же — индивидуальный костюм высокой защиты. Всё довольно просто, обычный конвейерный принцип: костюм специально для этого делается не монолитным, а сегментным, и оные сегменты автоматика собирает в единую слитную конструкцию уже на конкретном объекте.

Главным недостатком икашек является, конечно, их громоздкость, стоившая жизни не одному и даже не двум бэгэшникам. Мы их за это ласково зовём «саркофагами». Но с этим, увы, остаётся только мириться: либо удобный, либо прочный. То, что есть, — не самый худший компромисс между этими двумя крайностями. А сверхпрочный эластичный комбинезон, прилегающий к телу и защищающий от всех воздействий, начиная от радиации и заканчивая физическими ударами, пока остаётся только в наших мечтах и фантастических фильмах.

Одна радость, за которую нашим снабженцам стоит сказать спасибо: всё полевое снаряжение рассчитано на использование человеком в защите. Никаких мелких деталей, всё функционально и просто.

В этот раз, как почти всегда и бывало, упаковка в саркофаг и шлюпку прошла мимо моего сознания, большая часть ресурсов которого уходила на контроль местности.

Пока мы разговаривали и строили планы в рубке, умница Чак набросал программы для «десантных» автопилотов, оставалось только ткнуть пальцем в нужный пункт и расслабиться.

Чак, он же Чижиков Антон Константинович, — наш навигатор, лоцман и программист в одном флаконе. Профессионал каких поискать, очень скрупулёзный и дотошный, он очень часто переносил эти качества в реальную жизнь, умело сочетая их с хроническим пессимизмом. Один на один я бы его давно уже придушил или сам повесился, потому что Чак — редкостный зануда, но он великолепно компенсировал оптимистичного порой до безалаберности Гудвина, и вообще неплохо вписывался в коллектив. Да у нас, в принципе, весь коллектив отличный сложился; не просто же так мы являемся лучшими оперативниками в секторе!

Являлись. Пока не случилась вот эта лажа с навигацией, и не выскочили мы Бог знает где у чёрта на рогах. Оставалось надеяться, что, раз здесь корабль альдарцев, то это по меньшей мере один из их секторов или из приграничных с ними. И что нас не заметут как шпионов и не предадут полевому суду, заключающемуся на в расстреле на месте без суда и следствия.

Я прилетел к намеченному месту высадки первым, о чём тут же доложил остальным, добавив заодно, что состояние объектов неизменно. Потыкав в нужные кнопки, выпустил наружу сначала болванов (или, по умному, ВЧеРов — вспомогательных человекообразных роботов-андроидов; у нас вообще любят мудрёные аббревиатуры), потом небольшой грузовой бот (самоходный контейнер сигарообразной формы, в котором было складировано всё нужное оборудование), проверил исправность собственного саркофага и только после этого вышел наружу.

Болваны и бот переливались огоньками, озаряя холодным белым светом мрачную картину чьей-то страшной смерти.

Во время выходов мы об этом не думаем, но в остальное время точно знаем: нет ничего страшнее смерти в пустоте. Любой бой, любая боль, любая болезнь никогда не сравняться с этим ужасом. Везёт тем, кто погибает сразу. Да, может быть, они успевают почувствовать боль, когда пустота вырывает из лёгких последний выдох, и страх, пока темнота ещё не поглотила сознание. Но там всё происходит быстро и порой даже почти не больно. А вот тех, кто задыхается в темноте лишённого доступа воздуха помещения, в горячей спёртой влажности, находить гораздо страшно. Наверное, каждому из нас не раз и не два снился этот сон, — ощущение замурованности в темноте замкнутого пространства, откуда нет выхода, — и все мы просыпались в холодном поту.