Виктор Вучетич - Следователь особого отдела Страница 4

— Ну-ну, — оживился полковник. — Да ты садись.

— Первый вопрос: почему ушел? — Дзукаев устало сел на стул. — Думаю, что-то помешало или испугало. Что? Сели на тебя камень станет валиться, испугаешься? А как же! Конечно… Думаю дальше: почему камни стали падать? Сами по себе? Не исключено, все кругом разрушено, на соплях, извините, держится. Еще почему? Что-нибудь встряхнуло развалины. Что? Может быть, взрыв? Посмотрели — точно, был взрыв. Снаружи прямо над головой — воронка от взрыва. Мой сапер сказал: “Наверное, это здесь на той неделе человек на мине подорвался”. — “Откуда, — говорю, — знаешь?” — “Говорили, кричал долго, пока саперы пришли, тут мин, как картошки”. Велел ему обязательно вспомнить, от кого слышал. Теперь ставлю себя на место этого радиста: сижу в подвале, в полной безопасности — там следы костра есть, кости, тряпки есть — вдруг взрыв над головой, и на меня камень падает! Конечно, испугаюсь, все брошу, убегу… Поэтому и передача была короткая.

— Похоже, так, — задумчиво сказал полковник. — Но рацию он успел унести. Проволока — конечно, антенна. И с этой своей рацией он вчера в эфир вышел. В третий раз уже… — Алексей Владимирович достал из ящика стопку чистой бумаги и толстый синий карандаш. Нарисовал две жирные стрелки координат, потом сектор между ними заполнил параллельными и перпендикулярными линиями и начал затушевывать через один получившиеся квадратики. При этом крупное лицо его с выпуклым лбом и высокими залысинами словно окаменело. Рассматривая получившуюся “шахматную доску” и наклоняя голову то вправо, то влево, как художник на этюдах, Алексей Владимирович тщательно анализировал рассказ майора.

— Тут другой вопрос, товарищ полковник, — продолжал между тем Дзукаев. — Может, кто видел того радиста? Из тех, которые раненого вытаскивали? Или сам раненый, если жив, конечно.

Полковник молчал. Раненый, пожалуй, не мог быть ра­дистом. Иначе нашли бы рацию или ее остатки. Держать двух радистов — слишком жирно для фрицев. Да и третья — последняя передача была тоже короткой и очень слабой, похоже, батареи садились. Значит, радист других уже не имел… Пока все сходилось.

— Понимаете, взрыв, на меня камни валятся, и раненый наверху кричит. На крик, товарищ полковник, обязательно люди прибегут. Значит, мне тем более удирать надо!

— Что ж, — полковник отложил карандаш, — ты считаешь, наш радист знал, где мины стоят?

— Получается, знал. Но система пока не проглядывается. Мы смотрели. Напихано в расчете на случай. Торопились фашисты.

— А может, он сам и расставил мины? Смотри: ходит ведь среди них без опаски, передачи ведет. Похоже, он с вами в прятки играет.

— Там, где мы прошли, его нет. Патрули держим.

— Иван Исмайлович, мы с тобой люди военные и знаем, что взорвавшаяся мина уже не опасна. Пронесло, зна­чит. Ты, к примеру, стал бы ставить мину у себя над головой?

— Что я — сумасшедший, товарищ полковник? Только дурак поставит…

— Вот именно. Давай-ка еще раз проиграем твой вариант. Итак, взрыв. Валятся камни. Они что, весь подвал завалили? Далеко не весь. Вы ж забрались и даже батарейки нашли… Значит, если радист опрометью кинулся бежать, его к этому действию могли подтолкнуть два обстоятельства: взрыв неучтенной — понимаешь? — неучтенной им мины, во-первых, и темнота подвала, в котором он находился, во-вторых. Темнота его и подвела, в темноте все страшнее.

Полковник встал, прошелся по кабинету, сцепив пальцы за спиной. Его беспокоила мысль, которая, казалось, лежала на поверхности, где-то рядом, близко. Она еще не сформировалась, но вот-вот должна была высветиться.

Дзукаев тоже поднялся, но Федоров ладонью махнул ему: сиди! Взгляд Алексея Владимировича упал на “шахматную доску”, и сейчас же все стало на свои места…

— Говоришь, много там подвалов?

— Так много, товарищ полковник, что не только радиста, батальон фрицев упрятать можно.

— А мины какие?

— Самые разные. Противотанковые, противопехотные — фугасы, “лягушки”, даже противотранспортные есть в здоровых таких деревянных ящиках. У них и донные и торцевые взрыватели. Сперва мы хотели их разоружать, но столько времени уходит, что плюнули и стали отмечать флажками. Эти бандуры не каждый и разминировать-то возьмется. А больше всего артиллерийских снарядов со всякими хитрыми взрывателями.

— Понятно. Ну-ка, Иван Исмайлович, возьми карандаш, изобрази мне свой район и как ты ведешь поиск.

— У меня план есть, товарищ полковник, только старый совсем, случайно раздобыли, — Дзукаев достал из кожаного планшета выцветшую, нечеткую синьку — план города, разложил на столе, пригладил ладонями и карандашом очертил район поиска. — Вот. Тут все разрушено, идем с двух сторон, отсюда и отсюда. Здесь — бойцы оцепления. Мышь не проскочит, товарищ полковник. Проверили примерно до сих пор.

— Сколько же вам времени еще потребуется?

— Два дня, как минимум.

— Долго. Надо ускорить.

— Как, товарищ полковник? — Дзукаев сокрушенно бросил карандаш па карту. — Вспомните, первая передача зарегистрирована в тот понедельник. Вторая — та самая, короткая, — на следующий день, во вторник. Планомерный поиск мы начали только в среду. Сегодня понедельник. Выходит, мы уже почти неделю в развалинах. И ночью ведь работаем, с фонарями. Спешим, но и опасность вдвое, втрое увеличивается. Людей жалко.

— Тебе на месте, конечно, видней, но я вот что думаю. Кем бы там ни был этот радист, систему минирования он, пожалуй, знает лишь в общих чертах. Иначе говоря, помнит, где можно ходить, а где нельзя. Взрыв уже выбил его из колеи. Как заставить его вылезть из новой щели, в которую он теперь спрятался? Способ я вижу только один: мины не разоружать, не терять дорогого времени, а подрывать. Причем подрывать, путая по возможности и эту кажущуюся бессистемность. Неуклонно и быстро приближающиеся взрывы подскажут радисту только один выход: снова бежать. Надо поторопить его, быстрота продвижения саперов должна ввергнуть его в панику. А он и так пуганый. Понял?

— Понял, — сразу ответил Дзукаев, пристально разглядывая свой план. — Так мы и до ночи пройти сможем…

— То-то и оно… Ты когда-нибудь слышал о дзю-до?

Дзукаев с любопытством посмотрел на полковника, но не ответил и ждал продолжения. Он знал, что Алексей Владимирович в свое время работал военным советником в Китае и нередко употреблял такие слова и выражения, о которых сотрудники особого отдела и не слыхали.

— Так вот, — наставительно продолжал полковник, — это японская борьба. Ее главный принцип — сделать силу противника его слабостью. Если он считает свою новую щель силой, защитой, мы должны еще раз посильнее встряхнуть его, чтоб снова камни посыпались, понимаешь?