Пантелей Михайлов - Операция «Сокол» Страница 4

К штабу 889-го полка подъехали, когда уже стемнело. Майор Рябинин вылез из машины, приказал лейтенанту:

— Отведи его в контрразведку. Да гляди в оба.

— Слушаюсь, товарищ майор.

Лейтенант дернул задержанного за рукав:

— Поднимаясь! Прибыли.

Но тот даже не шевельнулся. Лейтенант выскочил из машины, резко открыл правую дверцу — тот вывалился на землю. Это был уже труп, с остекленевшими глазами и оскаленным ртом.

Мы с Обуховым еще сидели в его кабинете, раздумывая над новым поворотом дела, когда нам сообщили об этом случае. Труп доставили в медсанбат. Сразу же было установлено: отравление мгновенно действующим ядом, вероятно, цианистым калием, ампула была вшита в воротник гимнастерки.

Вызвали командира дорожного батальона старшего лейтенанта Капустина. Он показал: этого человека не знает. Никогда не видел. Рядового Смирнова не нашли. Дезертировать или перейти к немцам он не мог, Капустин ручался... Указатели на развилке дорог были установлены точно, сам прибивал.

Не было оснований не верить старшему лейтенанту.

Однако расследование этого случая необходимо было провести в части, где служил рядовой Смирнов, поговорить с товарищами. Кто-то же точно знал, что именно он будет стоять в это время на развилке дорог. Почему выбрали его, а может, эти часы? Ведь человек, которым его подменили, не был случайным, каким-то простачком, судя по тому, что имел ампулу с ядом. И еще, с какой целью все это было сделано? Чтобы захватить несколько единиц хозяйственного транспорта (мы уже знали о потерявшихся повозках)? Маловероятно. Ради этого не стоило рисковать своим человеком, по всей видимости хорошо подготовленным, тем более проявлять себя. Что же за всем этим кроется?..

Не придумав ничего лучшего, мы решили завтра начать расследование в дорожном батальоне. Утром я уже собрался ехать туда, когда поступило еще одно чрезвычайное сообщение: в автороте хозяйственной части застрелили шофера Зайцева.

Машина стояла в открытом сарае в углу двора. Капот был откинут. Под машиной ярко горела переносная электролампа, шнур которой был закреплен на козлах для пилки дров, поставленных рядом. Тут же был разложен шоферский инструмент. Зайцев лежал под машиной на спине, виднелись только ноги, казалось, он всецело поглощен работой. Но Зайцев был мертв. На виске чернела пулевая рана.

Место было открытое. Неподалеку ходил часовой. За забором неумолчно трещал движок. Поэтому наверное никто, в том числе часовой, не услышал выстрела.

Солдат из хозяйственной роты, кто первым обнаружил убитого, рассказывал, дрожа всем тщедушным телом.

— Я, значит, шел мимо. Гляжу, из-под машины ноги торчат, Зайцев, значит, там лежит. Думаю, спрошу-ка у него закурить. Окликаю, а он молчит. Думаю, наверно, из-за движка не слышит, уж больно тарахтит движок-то. Наклонился так, заглянул под машину, а он не живой, покойник, значит. Ну, у меня душа в пятки. Как это среди бела дня, да и люди вокруг, застрелить человека. Побежал я в штаб донести, а тут навстречу наш старшина Моряков. Я ему доложил, он меня обратно послал охранять здесь, а сам побег в штаб...

С младшим лейтенантом Левкиным, командиром хозроты, куда в августе был прикомандирован шофер Зайцев, мы просматривали личные вещи убитого. Левкин, то и дело поправляя ремень с кобурой пистолета, характеризовал Зайцева как человека добросовестного, за которым не числилось нарушений, а машина всегда была в порядке. Но одно обстоятельство тревожило и настораживало младшего лейтенанта.

— Вчера, — говорил он, — я отправил Зайцева с машиной на передовую. Вот тут случилось странное. Вместо наших позиций он уехал на Жлобин, к немцам. На полпути застрял, сломалась машина.

— Когда это произошло? Когда он выехал из части?

— Сразу после обеда.

— Как он объясняет этот случай?

— Говорит, направил регулировщик и указатели так стояли. Только не верю ему. Я нашел его, взял на буксир. Указатели стояли правильно. А регулировщика не было.

— Когда это было?

— Уже под вечер.

«Правильно. Майор Рябинин уже перебил указатели, а регулировщика арестовал», — заключил я с облегчением, продолжая осматривать вещи погибшего шофера: кружка, ложка, хлеб, конверты, чистая бумага. В мешочке аккуратно перевязанная пачка писем со штемпелями, тут же письмо самого Зайцева, которое он по каким-то причинам не отправил. Вот что он писал:

«Моя дорогая Тамусенька! Знаю, что письма ты пишешь мне регулярно, в этом уверен. Со своей стороны тоже пишу тебе всегда, как только бывает свободное время. Лишь в ноябре получился некоторый перерыв, так как я уходил в глубокий тыл для связи с партизанами и подрыва немецкого склада. Задание выполнено. Моя милая девочка, как много пришлось, наверное, пережить тебе за это время!.. Особенно меня беспокоит, что в суровую зиму ты осталась без теплых вещей. Если бы можно было перебросить кое-что от моей мамы с Кавказа, но этого пока нельзя сделать... Я счастлив, Тамуся, что ты не забываешь меня. Мы никогда не забудем друг друга. Твой Миша. 22 ноября 1943 года».

— Что за чепуха? — удивленно воскликнул Левкин. — Уходил в глубокий тыл. Никто его не посылал, Вообще он никуда в ноябре не отлучался из роты. А может, он был завербован немцами? Шпион.

— Сразу и шпион! Зачем было Зайцеву выдумывать этот эпизод? Он ведь знал, что письма просматривает цензура, могли возникнуть подозрения, — подумал я вслух. — Просто бахвальство перед любимой женщиной или оправдание. Скажи, младший лейтенант, Зайцев в этом рейсе был один?

— Никак нет. С ним ехал радист Соловьев.

Опять Соловьев из взвода связи лейтенанта Егорова. Я проверил, у него было алиби. Когда, по заключению эксперта, убили Зайцева, Соловьев находился во взводе. Да не мог он рисковать, он мог убрать шофера на дороге, когда они оставались вдвоем. Все же я решил поговорить с радистом. Соловьев явился в штаб немедленно, был спокоен, лишь немного тороплив.

— Товарищ старший лейтенант, сержант Соловьев по вашему вызову явился, — с порога отрапортовал он.

— Садитесь, товарищ сержант. Расскажите, что произошло с машиной в дороге, когда вы ехали с шофером Зайцевым?

— С технической стороны я поломки не могу объяснить. Не знаком с автомашинами. Машина встала внезапно километрах в двух от развилки. Зайцев вылез, поднял капот, стал копаться в моторе...

— Сколько времени вы стояли на дороге?

— Часа три, наверное.

— Как вел себя Зайцев? Вы не заметили ничего подозрительного в его поведении?

— Он ругался, от досады, полагаю.

— А вы чем занимались в это время?

— Ходил возле машины, торопил шофера. Потом надоело, залез в кабину.