Майн Рид - Гаспар гаучо Страница 4

Спешившись и обойдя несколько хижин и малокку — помещение для сельских сходов — Гальбергер убедился, что в деревне нет ни души. Исчезли все, и стар, и млад. Тщательный осмотр даже успокоил его. Если бы население стало жертвой набега враждебного племени, на улицах всюду валялись бы трупы убитых, а вместо хижин остались бы лишь груды пепла. Уходя из деревни, индейцы захватили с собой и всю домашнюю утварь. Очевидно, они не бежали, спасаясь от бедствия, а спокойно ушли кочевать, взяв все необходимое.

Удивительно только, что Нарагуана не предупредил о своем уходе. Да и куда могли отправиться това? Если бы на охоту или в военный поход, в деревне остались бы женщины и дети, а тут деревня вся словно вымерла.

Прежде чем возвращаться домой, Гальбергер внимательно осмотрел следы копыт лошадей и вьючных животных, на которых уехали жители, чтобы знать, в каком направлении они скрылись. Следы вели сначала по берегу реки, потом поворачивали в степь. Трава еще была свежепримята верховыми лошадьми и обозом, кое-где валялась поломанная домашняя утварь, брошенная за ненадобностью.

Солнце стояло еще высоко, и можно было вернуться домой засветло; но Гальбергер забыл, что обещал жене скоро возвратиться, и не спешил. Ему хотелось узнать, в каком направлении двинулись индейцы — по берегу Пилькомайо или по небольшому притоку, впадающему в реку милях в десяти от деревни? Пришпорив лошадей, отец и дочь поскакали галопом. Почти сразу же они заметили следы множества копыт: индейцы поехали вдоль берега Пилькомайо.

Гальбергер собирался уже вернуться домой, чтобы на следующий день вместе с Гаспаром пуститься в дальнейшую разведку, как вдруг его поразило следующее обстоятельство — среди следов копыт диких лошадей он увидел следы одной подкованной лошади. Кроме того, от опытного взгляда жителя саванн не укрылось и то, что следы лошадей това старые, а следы подкованного коня более свежие: всадник проехал около недели тому назад. Кто же это — европеец или краснокожий? Индейцы не подковывают своих скакунов, но как мог бледнолицый отважиться заехать в пределы Чако, гостеприимно открытого лишь одному белому — Гальбергеру?

Охотник-натуралист собирался уже переплыть верхом приток Пилькомайо, чтобы проследить индейцев дальше, как вдруг с противоположного берега послышались голоса и смех; они приближались.

Берега обеих рек густо поросли мелким кустарником, над которым кое-где возвышались красивые пальмы. Из-за этой растительности не было видно говорящих. Только в одном месте степные животные и табуны диких лошадей, приходя на водопой, проложили тропинку и как бы открыли брешь в зеленой стене. Через эту брешь Гальбергер увидел кавалькаду из тридцати всадников. Они ехали по двое в ряд, причем первые двое держались несколько впереди других. В то время, как индейцы, живущие в лесах, ездят гуськом, населяющие пампасы краснокожие любят ездить по двое, а иногда колонной. За исключением двух всадников, скачущих впереди, наездники были одеты просто и бедно. Нижняя часть туловища была прикрыта белой бумажной или ярко-полосатой шерстяной тканью. Одежда эта сродни шароварам северных индейцев, но ее не дополняют, как у них, мокасины: на юге жарко, а привычные к верховой езде краснокожие почти не сходят с коня, так что им незачем защищать свои ноги от камней и песка.

Обнаженные от колен до пят ноги всадников так же, как и обнаженный торс, были точно изваяны резцом Праксителя. Тела их не были раскрашены, как у других краснокожих, киноварью, мелом и углем. Их бронзовая кожа дышала здоровьем. Единственными их украшениями были ожерелья из раковинок или семян различных растений.

Индейцы ехали на низкорослых, но красивых лошадках с длинными хвостами и волнистыми гривами. Шкуры буйвола или оленя заменяли седла, травяные веревочки — уздечки и, несмотря на это, они мастерски правили своими быстрыми конями. Всадники были как на подбор, молодые, не старше двадцати лет. Волосы на их головах были сбриты, только на макушке и затылке оставлены густые длинные пряди, ниспадавшие ниже пояса и спутывавшиеся иногда с хвостом коня.

Из двух всадников, ехавших впереди поодаль от остальных, один был краснокожий. От остальных он отличался лишь возрастом и богатством одежды. По всему видно было, что это вождь. Одет он был в свободную белую тунику из бумажной ткани, на обнаженных руках красовались золотые браслеты, на ногах ниже колена — украшения из раковин, на голове — утыканная яркими перьями южноамериканского попугая богато расшитая повязка. Но великолепнее всего было его пончо, предмет гордости гаучо, выделанное из шкуры косули, тонкое, как перчатка, на котором нитками и бусами самой яркой окраски были расшиты цветы и другие узоры.

Если юношу по стройности и красоте можно было сравнить с Аполлоном, то его спутник был скорее похож на сатира. Этот высокий, мускулистый тридцатилетний человек был несомненно белый, хотя одет был, как гаучо, в широкие шаровары, плащ, а голова его была обмотана шелковым шарфом на манер тюрбана. Недаром вид он имел какой-то зловещий: это был Руфино Вальдес, известный преступник, способный на самые низкие злодейства. В Асунсьоне все знали его как совершившего немало убийств наемника Франсии.

VI. Старый враг

Если бы Гальбергер знал, что случилось в действительности в деревне, если бы понял, что это за кавалькада, он немедленно поскакал бы вместе с дочерью домой и, забрав семью и слуг, поспешил бы бежать и оттуда. Но он не ожидал ничего враждебного. Всадников он еще не мог разглядеть, слышал только их веселые голоса, да если бы и увидел, не нашел бы нужным бежать, так как твердо верил в покровительство Нарагуаны и чувствовал себя на территории Чако в полной безопасности. Слыша топот лошадей и людской говор, Гальбергер был уверен, что это това возвращаются в свою деревню.

Вдруг у него, однако, мелькнула мысль: «Что, если это индейцы враждебных племен ангвите или гуайкуру? Ведь тогда они его встретят как недруга. В таком случае лучше не попадаться им на глаза, а скорее мчаться домой. Беда только, что, возвращаясь; придется выехать из зарослей и скакать по открытому месту, правда, очень недолго, но все же достаточно, чтобы враги увидели его с противоположного берега. До фермы — двадцать миль. Мчаться все время, надеясь уйти от краснокожих кентавров, слишком рискованно. Будь Гальбергер один, он доверился бы резвости своего доброго коня, но с ним была Франческа на маленьком пони. Поэтому разумнее всего было спрятаться в зарослях, выждать, когда проедут индейцы, и тогда уже бежать. Оглянувшись вокруг, Гальбергер увидел у самого берега заросли сумаха. Обвитые ползучими растениями, эти деревья представляли непроницаемый для глаз лабиринт. Отец и дочь направили своих лошадей по протоптанной тапирами в роще тропинке и, может быть, было бы лучше, если бы уехали подальше. Но Гальбергеру хотелось посмотреть, что это за индейцы: ведь это могли быть и его друзья из племени това. Он приказал дочери придержать пони, и оба притаились в кустах.