Роберт Говард - Ястребы над Египтом Страница 4

– Нас преследуют! – воскликнула она.

– Не обращай внимания, – ответил он своим странным голосом. – Они всего лишь слуги Аллаха, которые служат ему подобающим им образом.

Этот загадочный ответ заставил ее содрогнуться, и больше она не услышала ни слова, пока они не подошли к небольшим воротам в высокой стене. Незнакомец остановился и громко крикнул. Ему ответили изнутри, ворота открылись, и в них появился молчаливый негр, высоко державший факел. В его мертвенно-бледном свете незнакомец казался нечеловечески высоким.

– Но это... это же ворота Великого Дворца! – заикаясь, произнесла Заида.

Вместо ответа незнакомец откинул капюшон, открыв длинный бледный овал лица, на котором горели странно мерцающие глаза.

Заида вскрикнула и упала на колени.

– Аль Хаким!

– Да, Аль Хаким, о неверная грешница! – Его глухой голос звучал подобно похоронному звону, неумолимый и безжалостный, словно медные трубы страшного суда. – О, самонадеянная и глупая женщина, осмелившаяся нарушить указ Аль Хакима, который есть слово Господне! Та, что ходит по улицам во грехе, и отвергает приказания благочестивого правителя! О Аллах, могучий и великий! О, Повелитель Трех Миров, отчего не поразишь ты ее ударом молнии, дабы все узрели ее участь и содрогнулись!

Затем, внезапно переменив тон, он резко крикнул:

– Схватить ее!

Когда руки чернокожих слуг коснулись ее тела, Заида упала в обморок – в первый и последний раз в жизни.

Она не чувствовала, как ее подняли и пронесли через ворота, через увитые цветами и пахнущие пряностями сады, через коридоры, обрамленные спиральными колоннами из алебастра и золота, а затем в комнату без окон, двери которой были заперты на золотые засовы, украшенные аметистами.

Венецианка пришла в себя на покрытом коврами и подушками полу. Ошеломленно оглядевшись по сторонам, она внезапно вспомнила все, что с ней случилось. Тихо вскрикнув, она отпрянула, увидев над собой схватившего ее человека. Калиф стоял со сложенными на груди руками и мрачно горящими глазами, которые, казалось, прожигали ее насквозь.

– О Лев Правоверных! – Взмолилась она, пытаясь подняться на колени. – Пощади! Пощади!

Еще не договорив, она уже понимала всю тщетность просьб о пощаде – здесь милосердие было неизвестно. Она стояла на коленях перед самым ужасным из монархов мира, чье имя звучало проклятием в устах христиан, иудеев и правоверных мусульман; человека, который, объявив себя наследником Али, племянника Пророка, был главой шиитского мира, воплощением Божественного Разума для всех шиитов; человека, приказавшего убить всех собак, вырубить лозы и сбросить в Нил весь мед и виноград; человека, который запретил все азартные игры, конфисковал собственность христиан-коптов и подверг собственный народ ужасным пыткам; человека, который считал неподчинение любому из его приказов, сколь бы незначительно оно ни было, самым тяжким из всех возможных грехов. Переодевшись, он бродил ночами по улицам, как когда-то Гарун аль-Рашид, следя за тем, чтобы соблюдались все его указы.

Аль Хаким смотрел на нее немигающим взглядом, и Заида чувствовала, как внутри у нее все сжимается от ужаса.

– Богохульница! – прошипел он. – Орудие шайтана! Дочь сил зла! О Аллах! – внезапно закричал он, воздевая к небу руки в широких рукавах. – Какого наказания заслуживает сей демон? Какой кары, каких ужасных мук будет достаточно, чтобы воздать ей по справедливости? Даруй мне мудрость, о Аллах!

И тогда Заида поднялась с колен, сбросила порванное покрывало и вытянула руку, указывая на его лицо.

– Зачем ты призываешь Аллаха? – истерически взвизгнула она. – Призови Аль Хакима! Аллах – это ты! Аль Хаким – Бог!

Неожиданно смолкнув, он закружился на месте, схватившись за голову и что-то неразборчиво крича. Затем он выпрямился и ошеломленно взглянул на нее. К ее природным актерским способностям добавился неприкрытый ужас того положения, в котором она оказалась. В глазах Аль Хакима она выглядела ослепленной неким неземным великолепием.

– Что ты видишь, женщина? – прошептал он.

– Аллах явил свой лик предо мной! – прошептала она в ответ. – В твоем лице, сияющем словно утреннее солнце! О нет, я сгораю, я умираю в сиянии твоей славы!

Она закрыла лицо руками и, дрожа, упала на колени. Аль Хаким провел дрожащей рукой по лбу и вискам.

– Бог! – прошептал он. – Да, я Бог! Я догадывался... я мечтал об этом... я, и только я обладаю мудростью Бесконечного. Теперь же и смертный узрел это, узнал Бога в обличий человека. Да, это истина, которой учат наставники шиитов – Воплощение Божества. Наконец передо мной предстала Истина из истин. Не просто воплощение божества – самого Аллаха! Аль Хаким – Аллах!

Обратив взгляд на женщину у своих ног, он приказал:

– Встань и посмотри на своего Бога!

Она робко поднялась, съежившись под его немигающим взглядом. Венецианка Заида не казалась чрезвычайно красивой в глазах арабов, требовавших идеально отточенных черт и изящной фигуры, но она была хороша собой: крепко сложенная, с большой грудью, массивными бедрами и плечами несколько шире обычного. Нельзя было отнести к классическим греческим образцам и ее слегка веснушчатое лицо. Однако от нее исходила жизненная энергия, превосходившая внешнюю красоту. В карих глазах светился проницательный разум, а в гибких руках и крупных бедрах чувствовалась физическая сила.

Что-то изменилось в широко раскрытых глазах Аль Хакима; казалось, он впервые отчетливо увидел ее.

– Твой грех прощен, – нараспев произнес он. – Ты первая, кто приветствовал своего Бога. Отныне ты будешь служить мне верой и правдой.

Она распростерлась перед ним, целуя ковер у его ног, и он хлопнул в ладоши. Низко кланяясь, вошел евнух.

– Немедленно отправляйся в дом Захира эль Гази, – приказал Аль Хаким, глядя поверх головы слуги и словно не замечая его. – Скажи ему: «Это слово Аль Хакима, который есть Бог: день завтрашний станет началом великих событий, строительства кораблей и сбора воинства, так, как ты и желал; ибо Бог есть Бог, и неверные слишком долго оскверняли имя Его!»

– Слушаю и повинуюсь, господин, – пробормотал евнух, с поклоном направляясь к дверям.

– Я сомневался и опасался, – словно во сне сказал Аль Хаким, устремив взгляд в одному ему известную даль. – Я не знал – как знаю теперь – что Захир эль-Гази есть орудие Судьбы. Когда он убеждал меня в необходимости завоевания мира, я колебался. Но я – Бог, а богу подвластно все; о да, все царства и слава!

3

Окинем взглядом мир той знаменательной ночи 1021 года от Рождества Христова. Это была одна из ночей века перемен, века, в котором в муках рождался современный мир. Это был мир, раздираемый в клочья и алый от крови, мир хаоса и страха, мир, беременный невероятным могуществом, но казавшийся погруженным в застой и лежавшим в развалинах.