Алексей Грачев - КТО ВЫНЕС ПРИГОВОР Страница 40

27

 В полночь в транспортное отделение милиции пришел гражданин в масленой блузе, с разбитым лицом. Оказался он осмотрщиком вагонов. Из его рассказа узнали — около десяти вечера он, осматривая колеса вагонов, увидел переходившего рельсы парнишку. Одет тот был в короткую шинель, картуз, бахилы. Шел, опустив голову, засунув руки в рукава, — казался спящим или слепым. Осмотрщик окликнул его, и тогда — вот странное дело — парнишка побежал прочь. Все это стало подозрительным для осмотрщика. И, прикинув, что шел парнишка от складов Акционерного общества «Хлебопродукт», он спустился с путей, миновал тупики и завернул за угол забора. И тут же услышал свист. А от забора вдруг понеслась лошадь с санями, закрытыми брезентом, под которым, видно, были спрятаны мешки с мукой или зерном. Возле саней бежали, оглядываясь, трое парней. Поняв, что произошло похищение народного добра, и «оберегая его», как выразился осмотрщик и как было занесено в протокол, — он поспешил следом. Наган или ножи его не пугали. Он попуган был крепко еще на гражданской войне. Тогда один из парней остановился и вытащил из кармана наган. — Тебе, батя, что? — крикнул он. — Жить не хочется? Он был коренаст, с рябым лицом, в низко надвинутом на глаза картузе, — на «адские глаза», как было записано в протоколе. — Верните добро, — попросил осмотрщик, останавливаясь тоже. — Ведь для рабочих, для крестьян этот хлеб… — Для рабочих, для крестьян, — повторил тут коренастый, Он переложил наган в другую руку и кулаком ударил по лицу осмотрщика. Тот упал и какое–то время был без сознания. Когда пришел в себя, саней уже не было. Он поднялся и пошел искать стрелка склада. Нашел его сидящего в будке. Увидев перед собой человека с разбитым лицом, стрелок этот оторопел. Потом велел осмотрщику бежать в милицию, а сам с винтовкой наперевес, как в атаку, кинулся вдоль забора… Костю разбудил Федор Барабанов стуком в окно. Костя быстро оделся, и скоро машина привезла их на место происшествия. Здесь уже были сотрудники транспортной милиции, начальник охраны, неведомо кем вызванный, заведующий складом. Тут же сидел стрелок, уже без винтовки, оглядывая всех, бормоча одно только: — Задремал. Ну что же, судите, коль виноватым я стал. Судите… Костя ознакомился с протоколом и, когда прочел, что один из нападавших был коренаст и рябой, кивнул Барабанову. — Едем в ночлежку «Гоп». Не иначе как Ушков это. А из тех двух еще и Хрусталь… Мальчишка же похож на Кольку Болтай Ногами. В ночлежке заведующий показал, что Хрусталь и Ушков уже два дня не появлялись здесь. А вот Колька Болтай Ногами был, регистрировался. Но потом исчез куда–то незаметно. Остался только мужичок, с которым Колька Болтай Ногами вместе пришел на ночевку. — Ну–ка, покажи его, — попросил Костя. Они пошли между топчанами, освещая фонариком лица спящих. Вот огонек опустился на свернувшегося калачиком маленького мужичка с рыжей бородкой. Костя осторожно потолкал его рукой. Тот открыл глаза, зажмурился, попросил строго: — Ну, ну, не балуйте. Обитатели ночлежки засмеялись: — Вставай, батя… Это уголовка… Она тебе побалует. — Может, его в гостиницу, как директора, хотят перевести… Тогда мужичок сел, спросил: — Ай утро уже? — Не утро, — ответил Костя, — а вот где твой сосед Колька Болтай Ногами? Тогда Михей запустил судорожно руку под рубаху, вытащил с каким–то явно видимым облегчением ремень: — Это он, Колька, мне велел приберечь ремень, спрятать подальше, чтоб не сняли его ночью. А где он, я не знаю. Михей осмотрел место рядом с собой, пожал плечами. — Так куда мог уйти парень твой? — снова спросил Костя. — Откуда я знаю. Собирались утром на пути снег чистить вместе. Он меня и привел сюда. А сам вот пропал. — Кто–нибудь приходил за ним? — Приходил, — как сразу припомнив, проговорил торопливо Михей. — Такой башкастый. А вот зовут как — рабыл. — Би Бо Бо, что ли? — вставил дежурный. — Вроде как Бо Бо… Костя оглянулся на дежурного, тот развел руками. — Когда и проскочил, ума не приложу… Юркий, как ящерица, хоть и с башкой такой неповоротливой. — А ты, гражданин, сам–то кто? — обратился Костя снова к Михею. — Документ какой имеешь? — Из деревни, — ответил Михей, поспешно шаря в кармане удостоверение. — На заработок… На лошадь пришел зарабатывать… Сдохла кобыла, а без нее худо стало. — На лошадь? — удивился Костя, другие снова стали смеяться. Кто–то выкрикнул: — Да он, дядька этот, и сам как жеребец… И это прибавило смеха ночлежке. Гикали по–дурному отовсюду, а Костя, просматривая удостоверение Михея, все качал удивленно головой: никак не мог поверить, что Михей Макухин пришел из деревни, чтобы заработать на лошадь. Вернув документ, сказал строго: — На лошадь ты, гражданин Макухин, вряд ли заработаешь сейчас. В деревне надо жить, в деревне зарабатывать. Совхозы там открываются, колхозы организуют… Только работай. А город и сам без работы пока еще. Так, говоришь, башкастый? — Башкастый… Ночлежка уже гомонила, вспыхивали папиросы, кто–то дохтел задушенно. Кто–то побрел в коридор и оттуда вдруг закричал с какой–то радостью: — Муку увели. Будто «Хлебопродукт» при сторожах обрали… — Из какой ты деревни, гражданин Макухин? — нагнулся снова Костя к Михею. — Из Сватова. А что? — Может, пригодишься… — Так Коляй–то где? — словно только пришел в себя после дурманного сна крестьянин. — Мы, чать, с ним на пути собирались. — Поищем твоего Коляя, — сердито ответил Костя. — Проспал парня, а теперь — где Коляй? Один ищи дорогу на пути.

28

 Обход занял всю ночь. Под утро отдохнули немного, прямо в «дознанщицкой», кто на стульях, кто на диване. На рассвете в небольшом магазинчике возле реки Костя заметил Кольку Болтай Ногами, стоявшего в очереди. Тот попытался было убежать, кричал громко: — Отпустите, не хочу я в «колонку». — Колония от тебя никуда не уйдет, — ведя его за собой, ответил Барабанов. — А вот лучше скажи, где ты был вчера вечером? — В подвале. С Би Бо Бо играли в карты… — Кто еще там был? — Ленька–Летчик, Жох, Нюшка Глухня… Можете спросить… — Спросим без твоего совета… А на путях не ты околачивался? Подросток не ответил. Не объяснил он и про деньги, найденные у него в кармане. Только пожал плечами, — мол, сам не пойму, откуда они. В полдень в уголовный розыск возвратился Саша Карасев без пенсне. Улыбаясь виновато, рассказал, как в трамвае задержал он Би Бо Бо. Ехал беспризорник с каким–то незнакомым парнем в кожанке. Неподалеку от вокзала уже, на повороте, тот незнакомый парень вдруг отодвинул дверь, а Би Бо Бо выпрыгнул на ходу на мостовую. Саша за ним, но не удержался. Хорошо еще не под копыта бежавшей рядом с трамваем ломовой лошади, не под колеса. Ударился, разбив в кровь колени, локти, разбив пенсне. Губы у него дрожали от обиды и волнения, он пытался держать себя в руках, улыбался, но голос был тоже дрожащий и печальный: — Смотрите–ка. Сколько я с ним, с Чуркиным, говорил о жизни. Слушал всегда внимательно он меня, обещал исправиться. Просил в библиотеку записать под мое поручительство, просил книги интересные найти ему почитать. А все, оказывается, от испорченности. Все это он притворялся просто, чтобы поскорее улизнуть снова в свою уличную компанию… Но это, может, и хорошо, — тут же сказал он, потирая колени, с гримасой на лице, — показал зато себя Би Бо Бо: боится он, значит, встречи с агентами. Видел я Жоха. Сказал, что были Колька Болтай Ногами и Би Бо Бо вчера вечером в подвале часов в одиннадцать. Теперь Кольку Болтай Ногами опрашивал сам Яров. Когда Костя вошел в «дознанщицкую», парнишка, опустив голову, смотрел себе под ноги, на ботинки, разбухшие от сырости, на грязные, мятые брюки. — Сказал же я, где был… И больше ничего не знаю. Яров, приглаживая то коротко стриженные волосы, то бородку, ходил стремительно и возбужденно по комнате, пригибаясь к лицу задержанного, спрашивал быстро: — Ты лгунишка, Коля. По всему видно. Говори живо, где был вчера вечером, когда ушел из ночлежки? Где? Ушел из ночлежки до регистрации, а в подвал попал к одиннадцати. Точно в ресторане бражничал… Так где же был ты? — Гулял. По улицам… По магазинам. — А может, у склада, у «Хлебопродукта»? Рабочий точно твои приметы дал. Мальчишка лишь вздохнул. Яров сердито щелкнул пальцами, обернулся к Косте: — Вот тебе, инспектор, хитрец. Двадцать четыре часа, положенных инструкцией судебной, помолчит, а там выпускайте его гулять на свободу, раз нет дела для судебного разбирательства. Все изучили, все знают… Но ты ошибаешься, — погрозил он тут пальцем подростку, — мы тебя подержим в гостях в розыске, а потом переведем в приемник… Будет время подумать. Пахомов, — устало уже сказал он, — придется нам держать его для опросов. А пока сведи–ка в столовую, со вчерашнего дня, говорит, не ел. Этому я верю, а остальному не верю. Сведи его… Если нет денег, я дам… — Найдутся деньги, — улыбнулся Костя, похлопал паренька по плечу: — Куда пойдем? В «Биржу» или в кооперативную столовую? Беспризорник шмыгнул носом — тихо протянул: — А все равно. Пошамать бы только… И по дороге в столовую, и в столовой Костя ни о чем не расспрашивал его. Сидел напротив, глядя, как торопливо и жадно глотает он эти горячие «купоросные» щи, курил папиросу и с грустью думал о судьбе вот таких беспризорников. Что его ждет, какой путь? И как вывести его на правильную дорогу, если он как волчонок, если он сжат в комок и не разожмешь, хоть на наковальню под молот клади. Ложка гулко стучала о края алюминиевой миски. Беспризорник сопел, давился, кашлял. — Да ты не торопись, — сказал Костя, оглядывая темное, в лишаях, лицо паренька. — Ешь как следует и спокойно. Колька Болтай Ногами вскинул голову, услышав в голосе доброту, в глазах появилось недоумение и вдруг испуг, заставивший его низко склонить голову над чашкой. Точно испугали его посетители за соседними столиками, стучавшие тоже ложками о чашки, покрикивающие друг другу в лица, скрипящие низкими табуретками. А Косте вспомнился девятнадцатый год, трактир «Орел» и Семен Карпович Шаманов. Вот так же и он, приехавший из деревни Костя Пахомов, сидел за столом и давился щами, а его учитель по–отечески ласково приговаривал: — Ешь, Константин, не стесняйся. Хоть капуста да кипяток, а разогреют кровь… И с нахлынувшим в сердце волнением, не удержавшись, сказал негромко: — Ешь, Колька. Мало будет — еще возьмем чашку… И снова вскинул Колька Болтай Ногами косматую голову, и опять в глазах недоумение. Но вдруг отложил ложку, вздохнув, проговорил: — Да не надо, дядя Костя. Того и хватит… На обратном пути, подходя к площади, кивнув на въезжающие в ворота Мытного двора сани, Костя сказал как бы невзначай, приглядываясь к лицу паренька: — На лошади тебе не хочется покататься? — На какой лошади? — вырвалось у Кольки Болтай Ногами. Он тут же опустил голову, пробурчал: — Спать мне хочется, а не кататься. Вчерась в подвале ночевал, а какое спанье в подвале–то: ребята орут, то стук, то крысы возятся. — В ночлежке что же? Колька Болтай Ногами не ответил. Но, когда подходили снова к уголовному розыску, вдруг ухватился судорожно за рукав Кости. — Ты что, Коля? — спросил Костя, вглядываясь в побледневшее лицо беспризорника. — Или испугался? Колька Болтай Ногами молчал, но все держался за рукав, крепко, судорожно. Как будто боялся, что кто–то схватит его сейчас, поволочет прочь. — Би Бо Бо вспомнил, наверное? — спросил Костя. И тут беспризорник, кивнув головой, сказал виноватым голосом: — Был я у склада, дядя Костя. На стреме был… Кто брал муку, точно не знаю. Только лошадь видел, а парня, на лошади который ехал, не знаю тоже. Велел мне Би Бо Бо, я и пошел… — Деньги он тебе дал? — Он. И еще обещал. От какого–то «ягутки»… — От «ягутки», говоришь… А Колька Болтай Ногами вдруг вскинул голову — мольба таилась в этих черных глазах: — Спрятаться бы куда от него, уехать… Костя обнял его за плечи: — Что–нибудь придумаем мы, Коля… Не дадим тебя в обиду… В «дознанщицкой» он снова и снова повторял это слово «ягутка». Так о скупщиках краденого молодые воры и молодые налетчики уже не говорят. Скажут «барыга с Земляного вала». Но не ягутка. Слово это из давних времен, слово уже забытое… Оно жило в «блатной музыке» тех еще, кто ходили на «дела» в далекие годы, до революции… Значит, старики. Кто–то из старых. Кто? Их немало по городу. Все они на примете. Может, снова взялся за свое дело Горбун? Тихонький, богобоязненный, в церкви больше при старосте. И все же не Горбун ли… Вспомнилось крупное, с высоким лбом, меловое лицо, опущенный в землю взгляд, походка вприсед, тихий голос сквозь бронхитное покашливание. Не числился он давно в приеме краденого, но, может быть, снова взялся за старое ремесло?