Глеб Исаев - Ангел специального назначения Страница 41

Его сознание растворялось, исчезало бесформенной дымкой. Издалека, чуть слышно, пробился вой сирены. И всё пропало. Теперь навсегда.

Часть вторая

Вступление

…Оля…, такое дело, подстрелили тебя. Прости. Что мог я сделал… — Разжав руку, почувствовала, как прыгнула на ладони граната, и вдруг очнулась от его голоса.

Боль разлеталась по телу и пульсировала. Сначала медленно, потом быстрей и быстрей, всё закружилось, слилось в один поток. Издалека донёсся затихающий голос. — Прощай… И вдруг накрыло, как сугробом. Пропали звуки, цвета, даже боль ушла, лишь спокойствие и парение. Без страха и тревоги. Полет….

Вспышка, лёгкие тени. Непонятная сила несёт меня к светлому пятну.

Проснулась вдруг. Выждала, когда глаза приноровятся к свету, осмотрелась.

Больничная палата. Кровати, капельница, силуэты людей. Невнятный разговор. Пошевелилась, вернее, попыталась шевельнуться.

Чей‑то голос бесстрастно произнёс. — Маша, скажи, там новенькая проснулась, они просили…

Хотела сказать, но пересохшие губы не послушались.

Возникло противное щекотание, словно тысячи муравьёв копошатся в груди, в лёгком. Склонилось лицо на белом фоне. Как самочувствие? — Вопрос, скорее, риторический.

— Нормально, — беззвучно шепнула я. Запахло спиртом. В руку кольнуло, и вновь подкралась дремота.

Окончательно пришла в себя на следующее утро. Боли почти не было, только слабость.

Глава 1

Бесплатно лечиться — лечиться даром

Прошла неделя. Перевязки, осмотры, уколы. Уже в первый день стало ясно, что не могу говорить. Слабый шёпот, и всё. Как пояснил врач, пуля задела связки и лёгкое. Голос восстановится, но о пении речь не идёт. Дай бог потихоньку разговаривать.

Соседки, заинтригованные глухими сплетнями, а после кровавыми статьями в жёлтой прессе, заинтересованно перешёптывались. Однако, видя, что говорун из меня неважный, интерес потеряли.

Газетчики наплели семь вёрст до небес. По их словам, выходило, что молодая певица, любовница преступного короля, сбежала от него с молодым композитором. Посланных за мной бандитов я в припадке ярости исхитрилась убить, но и моих родителей преступники не пощадили. А после, в Москве, меня и якобы моего любовника хотел застрелить нанятый авторитетом киллер. Любовника, который оказался вовсе не композитором, а бывшим военным, задержали. Меня в тяжёлом состоянии доставили в больницу. Дичь, пересыпанная подленькими намёками и умозаключениями, высосанными из пальца. Если честно, я и сама не могла бы объяснить, как всё было на самом деле. Обрывки, вырванные из контекста фразы. Полная сумятица. Навечно запомнилась только гибель папы. Я уже смирилась со смертью родных. Но смакование кровавых деталей безжалостными писаками было невыносимо.

Приходили следователи, задавали нелепые вопросы, ещё какие‑то странные люди. Сначала по нескольку раз в день. Но, видя, что отвечать я не могу, временно отстали.

Конечно, многое я сумела вспомнить за эти дни, пока лежала в вынужденном безмолвии.

История невероятная, но всё же реальная. «Алексей», — я не раз пыталась позвать его. Но интуиция подсказывала, его больше нет рядом. Исчезло чувство уверенности и полёта. Я так и не вспомнила многое из событий последних дней, но поняла, что последним подарком мне стал его опыт. Ту, прежнюю девчонку, вполне возможно напугали бы все эти страшные детали и подробности, которые таила его память, но теперь, мне сегодняшней, было даже не безразлично, а как‑то привычно. Словно, это я прожила его жизнь.

Трудно объяснить это чувство. Вроде, твои и в то же время чужие воспоминания, но есть огромное отличие от киношных и книжных.

Слабость наваливалась приступами. То вставала и даже прогуливалась по коридору, то не могла оторвать головы от подушки. Наконец, стало легче. Не до конца, но состояние, как пробурчал бородатый доктор, стабилизировалось. Осмотрел и, вильнув глазами, предупредил, что выпишут через день.

«Честно, и самой надоела убогость нашей медицины. Крашеные в серый цвет, ободранные стены, хамство медсестёр, вонь от «лежачих».

Выписали обыденно. После завтрака спустилась в подвал. Необъятных размеров кастелянша отыскала завёрнутую в мешок одежду. Расписалась и с трудом влезла в пропахшие сыростью джинсы. С верхней частью гардероба вышло совсем нехорошо. Залитые кровью, простреленные тряпки выкинули, а из всех денег оказалось свёрнутая в комочек сотенная купюра в заднем кармане джинсов.

Особая гнусность была в том, что, зная о лежащих на счёте деньгах, огромных, по–моему, я абсолютно не помнила ни номеров, ни кодов. Ничего. Компьютер, на котором эти данные были, исчез. То ли доблестные работники милиции изъяли под «вещдоки», то ли санитары «подрезали», как сувенир, а может, просто затерялся в суёте. Но исчез.

Без денег, без одежды, в чужом городе. А осень уже полностью сдала вахту зиме. Конец ноября, и, хоть снега ещё нет, но мороз и ветер навалились всерьёз, и совсем по–зимнему задувает по утрам в щели палатных окон.

Тётка, пожевав губами, забралась в кладовку и, кряхтя, вытянула старый искусственный полушубок пятидесятого размера, растянутую мохеровую шапку и китайскую кофту. — Вот, на‑ка. Они с прожарки, ты не боись. Хоть и старьё, но всё лучше, чем голышом‑то. Скрепя сердце, я нацепила предложенный наряд.

Хоть момент, прямо сказать, не самый подходящий, но смех, который меня разобрал от увиденного в мутном зеркале, заразил даже хмурую санитарку. На моем «сорок четвёртом» полушубок, который после термообработки больше походил на линялую шкуру пожилого медведя, висел тулупом. И уже совсем убила розовая шапка с торчащими в разные стороны клочками свалявшегося мохера. Ни один, самый последний бомж славного города–героя, не рискнёт вырядиться в подобный наряд. Отсмеялась и задумалась. Но вариантов не возникло.

Как я хотела в тот момент, чтобы на помощь пришёл мой нечаянный спутник. Но только сумбур в растрёпанных мыслях.

Сообразив, что надеяться не на кого, вышла в коридор. Паспорт, история болезни, анамнез. Уложила в покоробленную сумочку. Когда‑то роскошная сумка от Ферерро, пролежав месяц возле нестерпимо жарящей батареи, годилась, разве что, для хранения домашнего архива. Вспомнив о доме, совсем расклеилась. Возвращаться в Краснодар, где всё напоминало о близких, было невмоготу. К тому же, добраться туда, в таком виде, без денег было нереально. Подумав, нашла выход. Номер в Питерской гостинице был оплачен на три месяца вперёд, а в вещах, по меньшей мере, тысяч двадцать рублей. Был ещё продюсерский центр, в который вложены очень большие деньги. Пусть я и не смогу продолжить карьеру, но, может, удастся вернуть хоть часть. По всему, выходит, нужно ехать в Питер. Но как? Взгляд упал на колечко. Теперь я знала, что Алексей отдал за него полторы тысячи долларов.