Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов Страница 42

Движением руки Скачков остановил Петра и, вздохнув, сказал:

– Все это очень интересно… А теперь попрошу вас ответить на несколько вопросов. Вы помните Василя Кошевого?

– Это был комсорг нашего факультета.

– Что вы еще можете сказать о нем?

– Прекрасный боксер… отличник… хороший хлопец… Мой товарищ.

Скачков вынул бумажку, исписанную разными почерками.

– Где рука Кошевого?

Петро не мог не узнать мелкие закорючки Василя.

– Прекрасно! – Достал из кармана несколько фотографий. – Кто это?

На Петра смотрели девушки с комичными косичками, юноши в легких летних рубашках “апаш”. Боже мой, как не узнать в худеньком скуластом юноше с большими серыми глазами Вовку Варкова! А это – Таня Минко; она обычно сидела в аудитории впереди Петра, все время вертела коротко подстриженной головой. Валька Изотов – отличник, гордость их курса.

Перебирая фотографии, Кирилюк называл фамилии, давал короткие характеристики юношам и де shy;вушкам.

– Довольно, – сказал майор. Петро с облегчением вздохнул.

– Ну и проверку вы мне устроили!..

– Ничего не поделаешь, служба. – Скачков подошел к двери и широко открыл ее. Кирилюк увидел в передней хозяина с пистолетом в руках. – Порядок, Семен! – бросил ему майор и, указав глазами на пистолет, добавил: – Можешь спрятать пушку. – Оглянулся на Кирилюка, хитро подмигнул ему и повторил: – Слу-уж-ба!..

– Вам, я вижу, пальца в рот не клади! – усмехнулся Петро.

– Такая уж наша специальность, – подсел к нему на диван Скачков. – Наша с вами, – уточнил.

– Я – что?.. Обстоятельства…

– Не прибедняйтесь!

– Удачное стечение обстоятельств, – продолжал скромничать Кирилюк. – Жизнь заставила…

– Жизнь – жизнью, а голова – головой!

– Боюсь провала, – признался Петро. – Все время в напряжении… Во мне борются два человека… Один презирает другого. Иной раз ловишь на себе такой взгляд, что готов сквозь землю провалиться.

Скачков слушал исповедь Петра, опершись на подушку дивана. Кирилюку казалось, что в глазах майора опять запрыгали насмешливые искорки. Но он не успел обидеться. Скачков дружески сжал плечи Петра и сказал:

– От этого, брат, никогда не избавишься. Да так, собственно, и должно быть: постоянно в напряжении, даже на мгновенье не вправе забыть, кто ты и для чего существуешь. И запомни: малейшее расслабление смерти подобно для нашего брата. Им этом знаешь какие зубры горели… Один неточным шаг, и все окажется зря – все, что ты создавал годами – вживался, приспосабливался, кривил душой… Даже во сне ты обязан бодрствовать – не имеешь права на розовые сны…

– Не имею, – согласился Петро. – Но дело не в снах. Никак не могу привыкнуть к своему положению… Иной раз такой стыд охватывает…

– Ты, брат, свои переживания вот так… – сжал кулак Скачков. – Может, кто-нибудь тебе и посоветовал бы: дескать, забудь, кто ты, будь Кремером – и все… Таким советам не внимай. Как раз, повторяю, наоборот, – никогда не забывай, кто ты на гамом деле, не забывай ни на минуту, в этом твое спасение, это даст тебе силы преодолеть все преграды. Может, это и звучит несколько напыщенно, по суть именно такова. Да, болит сердце, и никто из нашего брата не в силах перебороть эту боль. Однако пойми: именно она, эта боль, и свидетельству-14, что мы – люди, она помогает делать то, что мы делаем. Трудно скрывать свои человеческие чувства, страшно трудно, но ведь это – первое условие нашей работы. Тем и отличается разведчик, что способен наступить на горло собственной песне.

– Так то настоящий, а я кто?

– Давай без самоуничижения, – серьезно сказал Скачков. – Ты же знал, на что идешь?

– Конечно.

– Не думал, что путь твой будет устлан цветами?..

– Не смейтесь!

– А я и не смеюсь. Конечно, цветов не будет. Но надо идти так, чтобы не исцарапаться о шипы.

– Поцарапаться не страшно, – заметил Петро и вдруг широко улыбнулся. – Поцарапаться – пустяки, а вот хорошенько им досадить, – тогда и жизни не жаль!

Скачков как-то особенно внимательно оглядел Петра, весь сжался, словно перед прыжком, причем его светлые глаза вдруг приобрели зеленовато-синеватую окраску и стали колючими, казалось, майор заглядывал в самую глубь его души, читал его мысли.

– Есть для тебя такое задание, дружище… Сложное и опасное… – начал он, наклонившись к Петру.

На этих словах майор запнулся, словно наговорил лишнего и спохватился. Наступила долгая, мучительная пауза. Петро не выдержал.

– Странную роскошь позволяет себе наша разведка, – произнес он язвительно. – Отрывают от дела офицера, заставляют его прыгать с самолета во вражеский тыл – и все для того, чтобы побеседовать с сопляком на абстрактные темы… – Выпалив все это, Петро перевел дух и подумал: пожалуй, майор может обидеться.

Действительно, Скачков зло сощурил глаза, уголки губ у него нервно дернулись, но он овладел собою и весело ответил:

– Все равно тебе не рассердить меня. Да, ты прав, я прибыл сюда для дела…

Майор помолчал, как бы ожидая вопросов собеседника, но Петро решил ничем не выказывать своего любопытства. Видно, это понравилось Скачкову, ибо он мягко сказал:

– Ты, лейтенант, и сам не знаешь, какую кашу заварил…

Петро опять промолчал.

– Благодаря твоей тетради, – продолжал май shy;ор, – мы набрели на институт, который бьется над созданием секретного оружия.

– Правда?! – нарушил, наконец, свое молчание Петро.

– Теоретические расчеты этого Геллерта имеют большое военное значение. Вот почему Мор и явился в Бреслау – ему нужны были некоторые выводы Геллерта. Они значительно ускорили бы работу.

– Выходит, – обрадовался Кирилюк, – тетрадь заинтересовала и наших ученых?

– В какой-то мере. Мне кажется, что мы уже завершаем разработку этой проблемы. Но тетрадь Геллерта помогла нашим ученым хотя бы приблизительно определить, как обстоит дело с этим у врага… Кроме того, разузнав с твоей помощью о Море, нам удалось установить, где находится одна весьма секретная лаборатория, ну и… – выдержал паузу, – раздобыть еще кое-какие данные…

– А теперь, – догадался Петро, – используя мое знакомство с Мором, необходимо установить с ним контакт?

Скачков не ответил на вопрос.

– Расскажи об этом Море, – попросил. – Коротко. Основные черты.

– Он произвел на меня двойственное впечатление, – начал Петро. – Сразу понравился мне. Должно быть, и я пришелся ему по душе. Начали беседу, как давние приятели. Но потом он вдруг запрятался, резко переменился и, как черепаха, ушел в свою скорлупу. Может, я что-то неудачно сказал… Человек он умный, наблюдательный, увлекается живописью. Показался мне несколько безвольным – плывет по течению, но не очень симпатизирует гитлеровцам.