Сергей Наумов - Искатель. 1979. Выпуск №3 Страница 42

«Взгляни-ка на меня, нового, — сказал мне дядя таким спокойным голосом, как будто он и не рассказывал только что обо всех мерзостях, которые совершал. Он повернул выключатель. — Вот видишь, он совершенно такой же, каким был я, когда ты вернулся из Ниццы. Сейчас он спит. Так и должно быть. В таком состоянии он лучше все воспринимает. Минут через пятнадцать после того, как все закончится, он проснется. Ты понял, что должен делать? Как только на моем шлеме зажжется вот эта лампочка, — он указал на маленькую лампочку рядом с проводами, соединявшими шлем с металлическим ящиком, — ты застрелишь меня, старого. Да! — спохватился дядя. — Ты умеешь стрелять?»

Я сказал, что умею. Тогда он встал, надел шлем на спящего, потом зачем-то улыбнулся мне и, надев второй шлем, лег на соседний диван. Мне было не по себе. Держа пистолет в правой руке, я спустился в дядин кабинет, налил в стакан джина, выпил. В голове теснились различные мысли. Я был в ужасе от того, что услышал, но не знал, что могу предпринять, хотя прекрасно понимал, что делать что-то нужно. Нельзя же допускать, чтобы мой дорогой дядюшка Реймон и дальше продолжал творить все это.

Неожиданно мелькнула мысль, а не собирается ли он и со мной поступить так же, как с той горничной? Уж не по этой ли причине он приказал мне приехать на машине? Кто меня видел? Да никто. Прилети я самолетом…

Все, что произошло дальше, я помню смутно. Я был как во сне. Когда я поднялся в лабораторию, лампочка на шлеме еще не зажглась. И все же я выстрелил… Два раза… Ни тот, ни другой не успели даже охнуть. Потом я сбежал на первый этаж, рванулся было к двери, но… вернулся и щелкнул зажигалкой…

И не думайте, что я жалею об этом. Когда я вспоминаю все, что увидел в лаборатории, и то, что рассказал дядя в последнюю ночь, то понимаю, что не мог поступить иначе. Любое зло должно быть наказано.

Анри Лаперо замолчал. Глаза его горели, и Тексье видел, что племянник действительно не жалеет о том, что совершил.

Алексей АЗАРОВ

ОСТРОВИТЯНИН[1]

14

Человека можно запугивать до известного предела. После чего наступают апатия и безразличие. Я перешел рубеж страха, и теперь мне все равно. Угрозы Петкова попросту не доходят до меня; я пропускаю их мимо ушей и всматриваюсь в темное пятнышко на стене — след от выпавшего гвоздя. Когда оно исчезнет, все на какое-то время кончится. Так уже было — три или четыре раза, — и всегда исчезновение следа предшествовало потере сознания.

— Воды, Бисер!.. Живо!

Ледяные струйки льются мне на голову, попадают за шиворот. Рубашка давно уже мокра и липнет к телу. Я перевожу взгляд с пятна на свои колени, низ живота; красные полосы и потеки на белом полотне бледнеют, смываемые водой, и розовые капли ползут по коже.

— Багрянов, — раздельно произносит Петков. — Прекратите упрямиться. Вы слышите меня, Багрянов?

Я слышу, но не хочу говорить. Петков сидит на перевернутом стуле — подбородок на спинке — и, не мигая, смотрит поверх моего плеча. Я точно знаю, что за моей спиной нет ничего интересного и значительного: там Марко и Бисер, они возятся с удавкой. В последний раз петля из сыромятной кожи, опоясавшая голову и закрученная до предела, едва не раздавила мне височные кости, и пятнышко исчезло надолго, возможно, на целый час.

— Багрянов, — повторяет Петков. — Не упрямьтесь! Умереть я вам не дам, а то, что было, — всего лишь начало. Если понадобится, Марко сточит вам зубы — здоровые, один за другим; Марко изувечит вас, Багрянов… и кому вы будете тогда нужны?

«Сволочь!» — хочу сказать я, но не говорю. Ругательства мне не помогут… Искра провалилась — и всему конец.

Марко выдвигается из-за моей спины, наклоняется к Петкову, бурчит что-то, почтительно отгораживаясь ладошкой.

— Хорошо, прервемся, — говорит Петков. — Сколько, по твоему?…

— Минут двадцать…

— Хорошо! Бисер, можешь пойти перекусить.

Углубление в стене невелико. Когда-то здесь, наверно, висела картинка. Потом сняли. Или упала. Я думаю об этом, совсем не радуясь, что сохранил способность соображать. Лучше бы я сошел с ума… Лучше бы… Ведь пройдет всего-навсего двадцать минут, и все начнется сначала. И как знать, не захочу ли я говорить? Внизу, в подвале, должна находиться Искра. Если, конечно, еще жива. Ее привезли под утро, и я тогда не знал, что это она. Просто проснулся, услышав сначала звук автомобильного мотора и тормозов, а потом хлопанье дверц, возню и сдавленный женский крик. Ночная пустота удесятеряла звуки, делала их гулкими и вибрирующими. Я сел в постели, вслушался. Где-то залаяла собака и умолкла. Автомобильный мотор работал, и снег скрипел под тяжелыми шагами. Все продолжалось недолго, несколько мгновений, но рубашка моя успела намокнуть под мышками. Божидар, несший дежурство, встал и вытянулся у двери. Пробормотал:

— Спи. Чего вскочил? Это господин начальник приехали…

Он, как и я, не слышал голосов, только шаги, и я подумал, что Божидар, точно пес, по походке узнает хозяина.

Звуки — шаги, кашель, скрип дверей — переместились из прихожей куда-то вниз. Я затаил дыхание, пытаясь разобраться, в чем дело, но больше ничего не происходило — домом распоряжались не люди, а предутренняя тишина. Тяжелая, гнетущая — такая же, как сейчас…

— Багрянов!.. Слушайте меня, Багрянов!

Я отвожу взгляд от пятнышка на стене и гляжу на Петкова.

— Не понимаю вас, — говорит Петков с досадой. — Пойми те же наконец, черт дери, что Искру взяли с поличным. Объявление в «Вечер» сдала она; заведующий редакцией, конторщица и кассир ее опознали. Знакомые вашей приятельницы нам известны наперечет, и Галкина среди них нет.

Петков подкладывает под подбородок ладонь. Скашивает глаза на наручные часы, высовывающиеся из-под манжета.

— Прошло пять минут. В запасе у вас пятнадцать. Ничто вам не поможет, Багрянов, кроме признания. Поверьте на слово… Вы слышите меня?… Так вот, я уважаю вас именно за трезвый ум. Это редкий дар в наши дни, и дай вам господь возможность пользоваться им подольше. Ну чего вы, собственно, добиваетесь? Быстрой смерти? Ее не будет. Спасения Искры? Поздно… Какой смысл молчать?… Не думаете ли вы, что вас обманывают, заверяя, что с Искры не спускали глаз ни на минуту? Каждый ее шаг известен, и я могу хоть сейчас пригласить сюда Гешева. Да, да, пригласить и сунуть носом в дерьмо! Не знаю пока, как она там его обошла, но что обошла — это точно. Гешев по ее милости сидит сейчас в выгребной яме и не скоро из нее выберется. Так что — слово чести! — Искру из подвала не выручит и господь бог!.. Разве что вы поможете ей? Слышите: ее жизнь в ваших руках. Я не шучу.