Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) Страница 43

— Не ешь, — бесчувственно заметил Олег Фирсов.

Мясо я различал плохо, и слава богу — на ощупь оно осталось склизким даже когда я промыл его в воде. Танюшка с плюханьем подошла ко мне, жуя на ходу. Я протянул ей половину куска, которую не успел сжевать:

— Хочешь?

— Нет, ешь, — она помотала головой. — Ну что, нам, кажется, правда тут спать?

Я запихнул остаток мяса в рот и, наклонившись, сполоснул пальцы. Передёрнул невольно плечами:

— Не «кажется», Тань, а «точно»…

…Такой жуткой ночёвки у меня до сих пор не было. Мы не спали и не бодрствовали. К счастью, вокруг росло множество кустов — плотных, как матрас — и мы просто ложились на них, раскинув руки крестом. Сверху лило и капало. Кусты постепенно разъезжались под тяжестью тел — минут через десять просыпаешься от тошнотного чувства падения и меняешь место. Прошлая ночь казалась теперь верхом удобства. Окружающее превратилось в тягостный дурной сон. Помню, что Щусь начал подвывать часа в два. Он бродил вокруг по воде и издавал звуки, при которых у меня возникали стойкие ассоциации с призраком. Его вяло ругали и одновременно жалели. Я слышал сквозь дрёму, как Щусь плаксиво заорал: «Да сделайте что-нибу-у-у-удь!!!» Открыл глаза и обнаружил, что постепенно и неохотно начинает рассветать. Дождь прекратился, но небо по-прежнему скрывали тучи. Хотелось есть.

Щусю разнесло щёку. Судя по всему, он уже успел пореветь как следует. Олька исследовала его открытый рот. Рядом с заинтересованным видом стоял Саня.

Я потащился чистить зубы, попутно сломав веточку и разлохматив её кончик…

… - Надо драть, — сказал Саня, снова и снова промывая и вытирая свой складник. Щусь, пританцовывавший на месте, неистово закивал. Он, судя по всему, был согласен с чем угодно, лишь бы прекратилась боль.

— Чем? — спросила Ольга.

— Подрежу десну, — невозмутимо сказал Саня. — Ник, — окликнул он Кольку, — дай свой нож.

Колька подошёл, доставая из ножен охотничий нож. Санёк жестом фокусника открыл на ножнах клещи для гильз.

— Господи, — Ольга поморщилась.

— Да я сам всё сделаю, — Саня пощёлкал клещами, повернувшись к Щусю: — Ну как, рвём?

— Щусь снова закивал — со скоростью дятла. — Подержите его.

Я, если честно, отвернулся. Щусь замычал. Санёк что-то буркнул, потом послышался отчётливый хруст. Мычание перешло в вопль, тут же оборвавшийся. По звукам ощущение было такое, словно Щуся прирезали.

Я повернулся. Щусь отплёвывался струйками крови, но лицо у него было счастливое!

— Пеестаэт боэть, — радостно объявил он и вновь сплюнул в воду. К быстро расходящемуся кровавому пятну плыла пиявка. Саня с интересом рассматривал, держа в отставленной руке, щипцы с зубом. Можно было различить, что зуб с солидным «дуплом».

— Регулярно посещайте стоматолога, — сообщил Саня и подал зуб Щусю: — На. Проденешь нитку и будешь носить на шее.

Щусь шарахнулся от зуба, как от змеи. Продолжая сплёвывать, наклонился к воде — прополоскать рот, но Олька не поленилась отвесить ему пинка:

— Инфекцию занесёшь, дебил! Подожди до стоянки, кипячёной прополощешь…

— Жрать нечего вообще, — доложила Ленка Власенкова, мало обращавшая внимания на страдания Щуся и операции Сани.

— Придётся харчить дары природы, — сказал Андрюшка Альхимович. — Вон рогоза сколько кругом…

…Ближе к вечеру местность пошла на подъём, стала посуше, появились сосёнки, а потом нашим глазам открылась озёрная гладь. Узкое лесное озеро в рамке лесов лежало перед нами, как брошенный в зелёный бархат клинок. Вдали было видно, что это озеро узкой протокой переходит в ещё одно.

— Не помню такого, — сказал Андрей. Он стоял рядом со мной, и его лицо отражало настоящее смятение. — Не помню, чтобы в Мещёре были такие озёра…

— Отдохнём здесь, — со вздохом сказал я, тяжело сбрасывая на траву скатку и ремни. Как по заказу — в центре неба, прямо над головами, в зените, возникло круглое, пронзительно-голубое пятно, похожее на глаз — и пошло расширяться во все стороны, странно и красиво. Плеснуло солнцем — и вот уже небо над нами полностью чистое, насколько видит глаз. В лесу обрадованно заорали птицы, и я так же обрадовано крикнул:

— Собираем дрова!..

…Собрали не только дрова — отыскались грибы и щавель, а Игорёк Мордвинцев, появившийся последним, приволок здоровенного линя, встреченного восторженными воплями. Сырые дрова не желали гореть, но после упорных долгих усилий занялись целых два костра — один для нас и готовки, второй — для сушки вымокшего, в первую очередь — одеял. Как обычно бывает с сырыми дровами, костёр давал много жара. По краю забулькали котелки с супом, и Ленка Власенкова уже досадовала, что нет большого котла. Линя обмазывали глиной…

— Соль кончилась…

— Кинь мне нож, я свой на ремне забыл…

— А что, тут неплохо вообще-то…

— Слушайте анекдот…

— Ещё бы постираться…

— У меня носки поехали…

— Вот интересно, когда кончатся эти болота?..

— А как мы на ту сторону попадём?..

— Я вот думаю — лучше тут не задерживаться…

Солнце садилось в воду. От него легла по воде алая дорожка — местами играла рыба. На противоположном берегу озера появилось небольшое стадо оленей — они спустились на водопой.

— Сколько же тут всё-таки живности, — немного удивлённо даже произнесла Кристина — она сидела, привалившись спиной и затылком к спине и затылку Севера. — И ради бога, мальчишки, ни слова об охоте!

Колька Самодуров, уже открывший рот, захлопнул его с отчётливым стуком. Все засмеялись.

— Значит, — философски решил Андрюшка Соколов, — мы не такие уж и голодные… Щусина, прекрати плеваться.

— Ему нужно, — вступилась Олька, пододвигая ближе к огню ноги и шевеля пальцами. Наша медсестра уже успела подсунуть что-то для полоскания, чем Щусь и плевался.

Разговора в целом не получилось. Прошлые две ночи навалились на нас, как только мы поели. Едва перетаскивая самих себя, мы начали устраиваться на ночлег у костров, заворачиваясь в высохшие, жёсткие, горячие одеяла. У меня вяло шевельнулась мысль, что надо бы расставить часовых, но внезапно не стало сил даже ворочать языком. Хотелось надеяться, что болота кончились, но слабо верилось в это. Впрочем, это и не беспокоило почти совсем — я так намотался, что уснул, даже не устроившись толком.

— Проснись, Олег, проснись.

Шёпот ввинчивался в уши надоедливо и упрямо. Я хотел было отмахнуться, но сообразил, что это шёпот Вадима, повернулся на спину и, открыв глаза, отпихнул одеяло с лица.