Андрей Иванов - Славное море. Первая волна Страница 43

Первым понял, что случилось, старпом.

— Лево руля! Стоп! — крикнул он Носкову.

Опьяненный азартом погони и винными парами, Носков не сменил курса и не передал распоряжения в машину.

Геннадий понял: олень попал на мель и теперь бежал по ней, высоко выбрасывая согнутые в коленях передние ноги. А Носков все еще сжимал руль и вел бот на полной скорости.

Геннадий кинулся, чтобы остановить Носкова. В это время опомнившийся Михайлов сам подбежал к люку в машине и крикнул:

— Стоп! Полный назад!

— Есть полный назад! — как эхо повторил моторист, прежде чем выполнить команду.

А времени для ее выполнения уже не осталось. «Чайка» с разгона глубоко врезалась в песчаную косу. Всех людей кинуло вперед. Почти никто не удержался на ногах.

Мотор сразу заглох. «Чайка», два раза качнув мачтой, неподвижно застыла.

Первым на ноги поднялся Кривошеий. Узкие якутские глаза его загорелись злым огнем. Он рванул дверцу рубки и с издевкой, вежливо, будто поздравляя с победой, сказал Носкову:

— Значит, сели?!

Запах колбасы и спирта сразу помог ему определить истинную причину аварии.

— Так, что ли, веселый рулевой?

— Выходит, так, — спокойно, уже ни о чем не жалея и ничего не боясь, ответил Носков.

Уж кто-кто, а он-то сел крепче всех. Ясно, что на Север ему с этим караваном не попасть.

Мотор завели с трудом. Из предосторожности дали самый малый задний ход. Винт заскреб по песку. Через пару минут он промыл для себя котлован. Скорость винта прибавили. Теперь он гнал воду под нос бота, размывая под ним грунт.

Однако это не давало заметного эффекта. Острогрудая и грузная «Чайка» все глубже оседала в песок.

— Может, заведем за корму якорь или поставим ваги? — обратился к Кривошеину Михайлов и вытер вспотевшее, багровое от волнения лицо.

— Видно, нам придется перепробовать все, — озадаченно сказал старпом. — Давайте начнем с якоря.

«Полярный» тоже не мог помочь «Чайке». У него на буксире большегрузный караван. Чтобы оставить его хоть на десять минут, караван нужно было развернуть против течения и поставить на якорь. Такой маневр требовал много времени. Поэтому, дав несколько советов команде «Чайки» с помощью мегафона, капитан малым ходом повел караван дальше.

…Шесть часов прошло, пока «Чайка» снялась с мели и присоединилась к каравану.

Судьба Носкова решилась сразу. Капитан приказал высадить его на маленькой пристани у Полярного круга.

Носков крепко пожал руку Геннадию, легонько обнял за плечи:

— Хотел показать тебе Арктику, а выходит, ты счастливей меня.

Горькое чувство обиды, жалости придавило Геннадия, и он ничего не ответил.

Носков взял свой старенький чемодан и молча сошел на «Чайку». «Чайка», качнув мачтой, медленно отвалила от борта теплохода и так же медленно, будто команде было неприятно идти в этот рейс, двинулась к берегу.

Геннадий, глядя ей вслед, с горечью вспомнил тяжелый разговор с капитаном.

…Сразу после завтрака Носкова вызвали к капитану. Геннадий последовал за ним.

— Давай вместе пойдем, — предложил он Носкову.

— Тебя же не звали?

— Все равно. А вдвоем знаешь как хорошо с капитаном разговаривать. И он особенно нажимать не станет.

Носков, не глядя, нашел руку Геннадия и крепко пожал ее.

— Спасибо, Генка, хорошая у тебя душа. Только ты и один ни черта не бойся. А капитан мне ничего не сделает. Матросов у него лишних нет, заменить некем.

Они сговорились, что Геннадий останется на палубе и будет ожидать Носкова.

Ждать пришлось долго. Геннадий присел на ящик у машинного отделения и без всякого интереса смотрел на плывущий мимо корабля берег со скудными зарослями мелкой лиственницы. На берегу теперь не было птичьего щебетания. Только в устье маленькой боковой речки озорно кричали гнездующие там чайки.

На палубу вышел Юсуп, потянулся, посмотрел на берег и подсел к Геннадию.

— Тут, пожалуй, и людей-то нет, — показав на берег, сказал Геннадий.

— Где дело есть — там люди есть. Где дела нет — зачем людям жить? — со спокойной уверенностью отозвался Юсуп.

Через реку, впереди теплохода, тяжело взмахивая крыльями, пролетел одинокий гусь. Матросы смотрели ему вслед, пока он не затерялся где-то в долине неширокого притока Лены.

— Му-удрый гусь, — покачал головой Юсуп и засмеялся.

Он понимал, что Геннадий волнуется за Носкова, и пытался, как мог, развеселить его.

— Почему мудрый? — без особого интереса спросил Геннадий.

— Он дважды рожденный.

Слова Юсупова не дошли до Геннадия. Он сидел безучастный к разговору, словно не слышал.

— Не понимаешь? — Юсуп сильно тряхнул его за рукав.

— Не понимаю!

— Ой, Генка, как дальше жить будешь? Первый раз он рожден яйцом, а второй раз гусем.

Дверь каюты капитана открылась. Вышел Носков. Лицо его было виноватое, растерянное. Он медленно поднял левую руку и крепко сжал подбородок. Так и двигался, никуда не глядя, ушедший весь в себя, как бы обдумывая сделанное ему важное предложение.

— Ну, как там? — кинулся к нему Серов.

— Все благополучно, Генка. Списали, — с горечью сказал Носков. Но, увидев Юсупа, вдруг подобрался, с достоинством кивнул в сторону каюты капитана и уточнил: — Мы разошлись с ним, как в море корабли. — Однако не выдержал взятого тона, опустил плечи и грустно добавил: — А жаль. С вами расставаться, ребята, жаль…

У Геннадия сжало горло. Он вспомнил, с какой любовью Носков рассказывал ему о Севере, о морских походах, прославленных полярниках. А последний разговор в Тихой протоке, где Носков просил его не обижаться на смех товарищей, потерпеть. «Нам бы только до Северного порта дойти. А там, брат, Арктика», — вспомнил он слова Носкова.

«Надо ему помочь, — думал Серов. — А если нет — уйти вместе с ним. Вдвоем будет легче».

Никому ничего не говоря, он бегом пустился к каюте капитана.

В каюте было все так же уютно. Стены и мебель, отделанные под красное дерево, мягко отражали свет. Но Геннадию сейчас все это казалось холодным, чужим.

— Зачем вы списали Носкова? Списывайте и меня с ним тогда! — выкрикнул Геннадий.

Капитан сидел в кресле и молчал.

— Я уйду с Носковым, дайте расчет! — горячился Геннадий.

— Вы… посоветовались об этом со своей матерью? Или с учительницей, которая просила боцмана и меня взять вас с собой? — спросил он холодно.

С силой уперся левым локтем в стол и оттолкнулся. Кресло, мягко скрипнув, повернулось.

Лицо капитана было холодное, чужое, и у Геннадия тревожно забилось сердце. «Мама! Как ей потом жить? И чем ей объяснишь свое бегство? А Антонина Петровна? Оказывается, она ходила к капитану просить. И вот она узнает, что он сбежал…»