Владимир Дружинин - Тропа Селим-хана (сборник) Страница 44

— В общем, ты меня понимаешь, непротыкаемый. Волнуйся! Заводись!

— Закрой дверь, — буркнул Вадим. — Дует.

— Ерунда! Ты толстокожий.

Он вошел все-таки. Нет, Вадим не боялся сквозняка. Он надеялся, что Радий отвяжется, уйдет, даст ему кончить зарядку. Вадиму не нравится пулеметная трескотня Радия.

И прозвищ Вадим не терпит.

Как-то раз он вычитал, что есть непротыкаемые баллоны. Обрадовался, поведал ребятам в группе. Ведь он мотоциклист, — правда, пока только в мечтах. Вот и подхватили словечко! Правда, ненадолго. Одного Радия еще не отучил.

Радий оглядел схему мотоцикла над койкой Вадима, хмыкнул, потом бросил взгляд на столик Валентина, на его полочку с книгами — учебники вперемежку со стихами — хмыкнул еще раз и повернулся на каблуках.

— В общем, поручается тебе. Договорились? Во-первых, ты друг Савичева, — во-вторых, дружинник.

— Бывший, — уточнил Вадим.

Радий уже не слышал, — за ним щелкнула дверь. Фу, что за манера исчезать так внезапно! Вадим нахмурился, отработал несколько прыжков и начал приседания.

Заладил же Радька! Разве не ясно было сказано, — он, Вадим Коростелев, больше не дружинник.

Силой не заставят. Дело добровольное. И краснеть ему не приходится, — не из трусости же он так поступил и не из-за других каких-нибудь низких побуждений. Тут вопрос совести. На комсомольском собрании он выложил все начистоту.

Голова дурная у Фролова, у штабиста, — вот в чем дело. Ему, видите ли, не понравились брюки Вадима. Слишком узкие. Так и сказал: «Пойди переоденься, приведи себя в должный вид, коли хочешь быть в дружине». Ну нет, шалишь! Никого не касается…

Вообще этот Фролов дурак и формалист, — таких гнать надо…

Стоя на трибуне, Вадим сжал кулак и встал в позицию для бокса.

Все захохотали, а Радий отчаянно зазвонил в колокольчик. Испугался чего-то.

Радька корил Вадима, — уход-де самочинный. Надо было обратиться в штаб дружины, посоветоваться с комсомолом. А так что же, — бегство получается. Постановили выслушать отчет студентов — членов дружины.

Спор с Радием длился и после собрания.

— Твою отставку мы еще должны утвердить, — кипятился комсорг. — Ишь, министр непротыкаемых баллонов! Ну, наглупил твой Фролов, правильно! А кто ему будет вправлять мозги? Вольф Мессинг?

Вольф Мессинг выступал в Доме культуры порта. Никакие он не вправлял мозги, а угадывал мысли. Нелепая привычка у Радьки — подхватит какое-нибудь имя, с афиши, из книги, и сует ни к селу ни к городу.

— Фролов, может быть, трусит, — горячился Радий. — С хулиганом, с забулдыгой, с нахалом, знаешь, боязно связываться, — кишка тонка. А делать что-то надо.

— Непохоже, что трус, — отвечал Вадим.

— Значит, заклепок не хватает. Добавим. Пустые места в голове. Не понимает, зачем дружина, для чего дружина А ты умный? Ты тоже не Паскаль. Задача дружины — бороться с нарушителями закона и порядка. Азбука!

— Азбуку я проходил.

— Незаметно, — наскакивал Радий. — Ладно, ты голосовал тоже. Постановили и записали. Будем наводить порядок в дружине, и ты поможешь.

— Давайте, — согласился Вадим.

С тех пор прошло месяца два. Повестку дня захватывали другие вопросы, а Радька, переходя к очередной задаче, начисто забывает предыдущие. Вадим давно уж не слышал от него слово «дружинник».

Но что верно, то верно, — Валентина искать надо. Эх, нет адреса тетки! Наталья — Наталья Ермолаевна, кажется. Или Епифановна…

Разбалтывая в кипятке сгущенное кофе, он спрашивал себя, — с чего же начать поиски? Что могло стрястись с Валькой?

Он чувствовал себя осиротевшим. Вот сейчас, за завтраком, Валька раскрыл бы книжку и стал бы гонять его по правилам уличного движения. Устройство мотоцикла Вадим уже сдал, остались правила. Он взял книжку, полистал.

Дорожные знаки. Кружок, внутри две машины. Что это значит? Вадим закрывает текст рукой. Обгон запрещен.

Нет, без Вальки не то. С ним как-то яснее. Правда, в последнее время он помогал не очень-то охотно. Рассеянный какой-то, нервный. Ему отвечаешь, а он и не слышит. Кивает с самым бессмысленным видом. Влюблен бедняга! Вадим презрительно усмехается. Такая любовь, как у Вальки, — хуже болезни.

Вадим встает, смахивает со стола крошки, лезет под кровать. Поглядеть разве, что в том пакете…

Сейчас только вспомнил!..

Пакет появился в комнате в субботу. Валентин принес его откуда-то и сунул под кровать. Был хмурый, злой. Верно, повздорил со своей… А в воскресенье, прежде чем исчезнуть, Валька достал пакет, положил на колени и сидел, раздумывая. И похоже, — хотел что-то сказать. Потом затолкал обратно под койку и вышел, не попрощавшись.

Конечно, нехорошо рыться в чужих вещах. Но, может быть, сейчас что-то откроется. Что?

Вадим не мог бы объяснить, чего он ждет, — просто ему вспомнился другой пакет. Этот — большой, в плотной, трескучей оберточной бумаге, а тогда, с месяц назад, Валька спрятал под койкой поменьше, в газете. Перехватив взгляд Вадима, буркнул: «Для тети Наташи».

Подарок тете? Было бы на что! Вадим не требовал откровенности, он сам не выносил расспросов. Оба сдержанные, немногословные, они сближались исподволь.

Черт, ну и узелок! Разрезать веревку Вадим постеснялся. Фу, наконец-то!..

Вадим отдернул руку. Он словно обжегся. В луче солнца, упавшем на койку, огнисто полыхала ярко-красная ткань. Вадим осторожно приподнял ее двумя пальцами. Ворсистая материя вкрадчиво ласкалась. Женское… Мелькнул белый квадратик, пришитый к вороту. «Тип-топ», — прочел Вадим, а ниже, очень мелко, стояло: «Лондон».

Еще блузка. Тоже — «Тип-топ», только голубая. А под ней еще вещи, упругое, переливающееся разноцветье. Вадим разрыл, — обнаружились смятые в комки, сплюснунутые чулки. Все женское… Откуда у Вальки?

В памяти ожила тетка — Ермолаевна или Епифановна… На минуту Вадиму сдалось, что эти вещи, женские вещи, должны иметь какое-то отношение к ней. Но нет, — тетка же наверняка седая, старая. А тут — «Тип-топ», игривое, как припев, разные шелка или, как это еще называется…

Они рассыпались на узкой койке, на рыжем одеяле грубой шерсти, и было в них что-то наглое и резко чуждое всей комнате — и плакату с мотоциклом, и Валькиной полочке с потрепанными томиками Есенина и Блока.

Обыкновенно все женские вещи казались Вадиму очень хрупкими и чуточку загадочными, — он если и прикасался, то осторожно, чтобы по незнанию не порвать, не испортить. Сейчас он торопливо, кое-как скатывал блузки, сорочки, чулки, шарфы, перчатки, запихивал в бумагу. Надавил коленом и крепко перевязал.

Неровен час, ворвется Радька или еще кто…