Виктор Сафронов - Пилигрим Страница 44

Ведь он как специалист по восточным единоборствам мог справиться с этими сельскими мясниками убивающими его в два счета. Придушил бы сволочей голыми руками и дело с концом. Но не сделал этого. Боялся подставить, выдать меня? Сорвать тщательно подготовленную операцию? Или просто не мог?

Судя по тому, каким я его впервые увидел из цветущего, здорового парня создали рассыпающийся скелет и умирающую телесную оболочку. Чувствовалось, что его слишком тщательно готовили к предстоящей командировке…

Мало мне проблем, еще эти проклятые вопросы.

Очередной парнишка, чью смерть я буду числить на своей совести. Хочешь не хочешь, а с такими завихрениями приходиться сталкиваться.

Я отклонился от основной темы горячего и душевного приема. Короче говоря… Открывший мне дверь пожилой, плечистый человек, которому я упал на грудь, не был отцом Афанасия. Это был их дальний родственник, которому вменялось в обязанность быть ангелом хранителем и дворецким.

Седой ежик коротко стриженых волос, угадывающиеся под одеждой бугры пугающих мышц. Бросалась в глаза и безукоризненная военная выправка, а судя по оттопырившемуся уплотнению в области сердца привычный многозарядный «Карданс» под мышкой.

На сигнал дворецкого, не понявшего пылкого проявления чувств странного посетителя, вышли и другие люди.

Когда меня, чуть позже увидели у портрета их сына, его родители. Они были поражены моим внешним видом, больше напоминавшим спившегося художника с трясущимися руками и набрякшими мешками под глазами. Впрочем, истинные питерские интеллигенты виду не подали и удивления не выказали. Больше внешнего вида их удивило то, как я повел себя позже.

Поднявшись с колен. Машинально отряхнув их, при этом просыпав на стерильно чистый пол, принесенной на мятых штанах прах и пыль. Достал завернутый в полиэтилен кусок картонки со странными письменнами. Этот вырезанный в предгорьях среднеазиатских гор текст, я подал пожилому мужчине, очень похожему на Афанасия.

На этом куске картона рукой их сына было написано адресованное мне предсмертное письмо. Его мать, мельком глянув через руку своего мужа на то, что я ему подал, увидела текст, написанный самой родной для нее рукой… И… Вытянув вперед руки, я метнулся к ней. Она же закатив глаза, начала падать.

С отцом Афанасия, человеком чуть старше меня по возрасту, мы с двух сторон, успели ее подхватить.

Я — почувствовал себя последней скотиной, пробормотал: «Извините». И бросился прочь из дома.

Начал дергать за ручку входной двери, пытался выбить ее плечом…

Людям и так тяжело. Судя по всему, это их единственный сын, а я… Приперся со своими фетишами из прошлого.

Сзади голос.

«Стойте! Подождите…»

Подождал…

В итоге пятый день живу, как у Христа за пазухой.

Носятся здесь со мной, как с самым дорогим человеком, наподобие хлопот связанных с сыном, приехавшим на побывку с фронта. Любые желание исполняется тут же. Мало того, их заранее пробуют предугадать, зачастую ставя меня в неловкое положение. Чтобы не выглядеть последним идиотом я попросту боюсь открывать рот.

Все подчиненно моему пребыванию в этом роскошном и богатом особняке. «Как вы думаете, что он больше любит из еды птицу или говядину? Не слишком ли ему в нашем доме жарко… Или наоборот холодно? Достаточно накрахмалить рубашки или еще проварить с ванилью для запаха?» Ну… И так далее.

Родителей в этом можно понять. Я был последний на этом свете, кто видел живым их сына. Держал его в руках, мало того, хоронил.

В первый же день моего пребывания у них, когда я пытался от стыда и смущения за свой бестактный поступок прорваться на волю сквозь бронированную закрытую на электрический замок дверь. Меня остановили. Успокоили… Когда же узнали, что я и есть, тот самый Хрущов, которому адресовано письмо. Долго ахали, охали, заламывали себе руки. Попытка еще раз прорваться к двери, чтобы покинуть этот дом, была решительно и жестко пресечена.

Никто не задавал проверочных вопросов, не уточнял, как выглядел их сын. Не проверили и мои бумаги. Их, кстати, у меня не было. Попади такое письмо в руки любого проходимца, все, заходи и бери из обстановки или из посуда что хочешь. Потом выноси все это из этого богатого дома и можешь заниматься реализацией.

Мне с дороги дали возможность умыться и отдохнуть. После предоставили массу самой разнообразной одежды. Подозреваю, что все это принадлежало Афанасию. Лохмотья с моего плеча в печь. Меня во все белоснежное. Массаж лица. Маникюр…

Хлопоты, шум, цунами… А ощущение такое, что хоть в одеколоне меня прополощи, а избавиться от исходящего запаха псины, все равно никогда не удастся. Я даже подальше прибрал ошейник Алиции и мешок с остатком денег.

К вечеру, все те кто входил в круг их семьи, собрались на ужин, что-то наподобие траурного, торжественного митинга. Стоит ли говорить, что центром внимания в этот вечер, был я сам… Старался по мере воспитания соответствовать этому. Хотя привычки, приобретённые за дровяными сараями в детстве босоногом и закрепленные на нелегальной работе в банде наркоторговцев и у Махмуда в чайхане, нет-нет, а иногда прорывались…

Дело к завершению трапезы. Напольные куранты показали полночь. Ну, что же — мне приятно гордиться собой… Спиртного навалом, а я трезв… Курю вонючую, но престижную сигару… Беседую с дамами о потусторонней жизни. Создаю из пальцев разные астральные знаки и фигуры.

После торжественного ужина, где в общих чертах я рассказал самым близким друзьям и членам семьи историю о героической гибели их брата, сына и друга. Старший Варламов, пригласил меня в свой кабинет. Пообщаться один на один, при закрытых дверях. Прикрыв за своей спиной дверь, он предложил мне усесться в глубокое, старинное кресло, в котором я утонул сам сел напротив.

— Мне кажется, вы не все рассказали о гибели моего мальчика, — как-то просительно спросил он. — Вы жалели чувства моей супруги?

Что я мог ему ответить на это?

— Вы совершенно правы. Подробности страшны своей жестокостью и ужасом. Вашей жене, а его матери и так тяжело…

— Но мне то вы расскажете, как мужчина мужчине…

— Я бы предпочел этого не делать.

— Я настаиваю, — взяв со стола предсмертное письмо сына, он, как-то уж особенно внимательно стал вчитываться в строки, после чего печально произнес. — Здесь есть ключевые слова адресованные не вам…

— Воля ваша, — ответил я, глядя в текст, где он ногтем отчеркнул какое-то предложение.

О том, что это очередные шпионские штучки думать не хотелось, как и не было желания задавать лишние вопросы. Если отец погибшего парня захочет, он сам расскажет. Со своей стороны, если уж совсем невмоготу можно его к этому подтолкнуть. Коль скоро они его похоронили, кто-то же им об этом сообщил?