Леонид Панасенко - Искатель. 1988. Выпуск №4 Страница 46

— Но ты ведь знала, что не сделаешь этого.

— Знала.

Начинается кислотный дождь, разъедающий шоссе. Земля трескается и дымится. Но зонты выдерживают.

— Поехали, — говорит Поль.

И они принимают нужную дозу «мемо–3». Изабелла исчезает.

Поль остаётся один. Он слушает шум дождя над головой, пытаясь понять, что произошло. И вдруг всё проясняется.

Изабелла прибегла к крайним мерам, приняв радикальное решение вернуться в шестьдесят второй год, убить Поля, а затем себя. Тогда эффективное лекарство «меморил» осталось бы, а страшное снадобье «мемо–2» никогда бы не появилось на свет. И «мемо–3» не появилось бы, и «мемо–4».

Но если бы «мемо–3» и «мемо–4» не появились на свет, у Изабеллы не осталось бы ни средства, ни причины для путешествия в прошлое, и тем не менее она там побывала. Оставалось думать, что после нарушения порядка чередования в причинно–следственном ряду устанавливалась хронологическая система высшего порядка, в которой следствия естественным образом возвращались на свои места.

Так случилось и с Изабеллой, и Поль внезапно это осознал. Минуту назад она приняла решение покончить с собой двадцать лет назад. Как только Изабелла это решение выполнила, спустя двадцать лет она не могла уже более существовать, а значит, и принять его, и потому она тут же исчезла. Но так как для того, чтобы выполнить своё решение в шестьдесят втором году, она всё же должна была существовать и в восемьдесят четвёртом, Изабелле приходилось быть одновременно и живой и мёртвой, чтобы выйти из того парадоксального положения, в котором очутилась. Об этом она не подумала и такой оборот дел не предвидела. Ведь Изабелла не могла помнить об этом отрезке своей жизни между бытием и небытием после того, как он был переиначен.

Начав блуждать в отрицательных пространствах, где она оказалась в таком положении одна–одинёшенька, не живая, но сознающая свою ужасную участь, Изабелла делала всё, чтобы осуществить своё намерение.

Но эта неживая сохраняла из будущего воспоминание о средстве, способном её освободить: она знала формулу «мемо–3», который заставила Поля синтезировать, чтобы получить возможность изменить прошлое.

Поль понимает, что она больше не появится в этом неустойчивом мире. Он сосредоточивает мысли на шестьдесят втором году, чтобы в своих исследованиях свернуть с дороги до того, как будет разработан «мемо–2». Сознание покидает его.

Поль не удивляется, когда видит, что сидит и крутит ручки большого восьмилампового приёмника. Он натыкается на программу из Люксембурга, которую ведёт Заппи Макс. Потом переводит на парижский канал, по которому, как и всегда в 20 часов, передают новости.

Диктор рассуждает о популярности телевизионной передачи Жана Ноэна «36 свечей». Затем кратко перечисляет поступившие к этому часу сообщения. Жак Сустель, полномочный правитель Алжира, предложил проект присоединения своей страны к метрополии. Проект не приняли, и он подал в отставку. Но потом передумал.

В Марокко перед приходом к власти Мухаммада бен–Юсуфа подал в отставку Глауи.[7]

В парке выставок при въезде в Версаль за закрытыми дверями состоялся пужадистский[8]конгресс. Пока ещё 15 января. Пока ещё всем невдомёк, к чему приведёт это движение к концу пятьдесят шестого года.

Следующим было сообщение о смерти Скарлет. Хорошенькой манекенщицы, так часто глядевшей с обложек журналов. Скарлет выбросилась из окна и разбилась о тротуар на улице Сен–Бенуа.

Далее диктор упомянул о матче Франция—Шотландия, который французы проиграли 0 : 12, и закончил обнадёживающей новостью: Фаусто Коппи приступил к тренировкам.

— С каких это пор ты пристрастился к спорту? — обращается к Полю вошедшая в комнату Изабелла.

Поль выключает приёмник и оборачивается.

— Просто это был конец новостей.

Он с улыбкой смотрит на неё.

— Тебе и вправду больше нравятся джинсы?

— Кому они не по душе, тот может… — начинает Изабелла.

— Нет, мне тоже нравится, — уверяет Поль.

И сжимает её в объятиях.

Поль с Изабеллой только что кончили заниматься любовью.

— Сегодня было опасно, — говорит Изабелла.

Поль отвечает не сразу:

— Не знаю, как это получилось. Я всегда так осторожен.

— Я уверена, что забеременею.

Поль молчит. Потом обнимает её:

— Пойдёшь к Дозену сделаешь аборт. Каролине Жинесте он уже помог с этим.

— Нет. Если забеременею, ребёнка оставлю.

И снова тишина обволакивает их.

Без какого–либо перехода Поль очнулся в кровати в новой своей квартире. И здесь Изабелла была рядом с ним. Она щеголяла в каком–то новомодном шуршащем халате. Лицо у неё было весёлое.

— Тебе что–то снилось? — спросила она. — Ты разговаривал во сне.

Поль уставился на неё:

— А что я говорил?

Она прижалась к нему, и тихо произнесла:

— Ты говорил: «Изабелла, я тебя люблю».

И тут же отстранилась.

— Надеюсь, ты не притворялся спящим, чтобы меня одурачить?

— Нет, я правда спал. А куда девался Венсан?

Изабелла с сожалением покачала головой.

— Ты прекрасно знаешь, его Жинесте увезли с собой на воскресенье.

Поль сделал вид, что вспомнил.

— Ах да! Память совсем дырявая!

— Прими «меморил», — засмеялась Изабелла.

— И то правда. А то даже забыл, какое сегодня число.

— Число… Восемнадцатое декабря.

— Шестьдесят первый год?

— Ну хоть год помнишь.

— Провалы памяти, — озабоченно проговорил Поль.

— Какие провалы? — вскинула брови Изабелла.

— Я пошутил.

— Шутник! Всем бы такую память, как у тебя.

Конечно же, это было 18 декабря 1961 года. Поль вернулся назад, в ту же клетку, или, вернее, в предыдущую. Но, сам того не желая, сначала сделал крюк в пятьдесят шестой. Это значит, что теперь у него только один вариант жизни, тот, в котором есть Венсан и Альбер.

— Альбер! — закричал он.

Из передней выскочила огромная чёрная собака и прыгнула на кровать. Лизнула Поля в щёку.

— Мне хочется поскорее увидеть Венсана, — сказал Поль.

Счастливая улыбка озарила её лицо. Поль поднялся.

— Приму–ка я душ. А потом приду и сделаю тебе одну гадость.

— Радость, ты хотел сказать, — крикнула Изабелла вдогонку мужу, уже закрывавшему дверь ванной.

В ванной радостное возбуждение Поля спало. Из этой жизни, в которую он вернулся, Поль знал лишь один эпизод, который произойдёт через два дня, ещё один — через год, а третий — через семь лет. Причём последним особенно гордиться не приходилось.