Олег Верещагин - Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) Страница 47

— А вообще-то здорово, что мы все вместе, — тихо сказал я.

— Здорово, — согласилась Танюшка. Я посмотрел на неё снизу вверх — волосы упали мне на глаза. — А как ты оброс — я у тебя таких ещё и не видала!

Это было правдой. У меня уже к началу каникул оказались длинные волосы, а прошло-то два половиной месяца — они отросли до кончика носа и до плеч. Ухаживать за волосами я не умел, да и проблематично тут это было. Поэтому я просто пожал плечами.

— А давай я тебе их подкорочу, — предложила Танюшка и чиркнула сзади по шее, — вот до сих пор. Я постараюсь поровнее.

От этого мимолётного прикосновения у меня захватило дух. Я смог только молча кивнуть. Татьяна сбегала в дом и, притащив ножницы, спихнула меня на нижнюю ступеньку, а сама устроилась выше и перехватила пальцами мои волосы сзади.

Я закрыл глаза и поплыл, мечтая только об одном — чтобы никто не полез с какими-нибудь неотложными проблемами или просьбой показать, как фехтовать. Только не сейчас… Пусть она там как хочет меня кромсает, только бы подольше вот так перебирала пряди волос, мимолётно касаясь шеи, висков, щёк, лба и сосредоточенно сопя. Я даже не замечал, что ножницы тупые и дёргают.

— Вот так лучше, — сказала наконец Танюшка.

— Чего?.. — сонно спросил я и, помедлив, откинул голову ей на колени. На миг почувствовал, как напряглись ноги девчонки… но тут же расслабились, и я, запрокинув лицо, увидел, что и она привалилась спиной к косяку, задумчиво глядя в лес своими зелёными глазами. А руку… руку, помедлив, положила мне на плечо.

«Только бы никого не принесло!!!» — взмолился я.

Принесло, конечно же — вернулся Андрей Альхимович, и я оттолкнулся затылком от танюшкиных колен. Посмотрел на неё — ощущение было такое, что… ничего и не было. Взгляд Татьяны стал деловитым, она перешагнула через меня и отправилась куда-то, по пути громко вопрошая, нашли или нет орляк. Я подумал, что это и в самом деле вопрос — мыла-то у нас не было, а без мыла, как говорил один знакомый нам дед, «не мытьё, а одно паскудство». Только, если честно, мне сейчас было плевать на всё. А тут вдобавок мне попался на глаза Серёжка — он скромненько целовался у малинника с Ленкой, пользуясь тем, что большинство людей у бани. Причём целовались они самым настоящим образом «взасос». Я мысленно взвыл, запустил очередным клинком — как раз сергеевой дагой — в стену и убежал в дом, едва не сбив с ног Щуся, который нагло завопил вслед: «Ну ты чё — дурак?!» — и не получил по шее.

Девчонки оккупировали баню первыми, демонстративно заложив дверь поленом изнутри, после чего из окна интенсивно повалили пар и дым, словно там раскочегаривали котёл паровоза. Мы, поглядывая на приземистое помещение и похмыкивая, занялись делами по хозяйству, тем более что как раз тут Север с Кристиной притащили оленя и трёх глухарей, весом почти равных оленю.

— Слушай, — обратился ко мне Вадим, — а что если на зимовку определиться тут? Мне кажется, место неплохое…

— Знаешь, я уже об этом думал, — признался я. — Завтра попробуем определиться с соседями, а там посмотрим.

Вадим кивнул. Мы разожгли костёр снаружи, а то спать будет невозможно — и занялись приготовлением оленины и птичек. Это мы умели не хуже девчонок, тем более, что Кристина принесла и можжевеловых ягод, с которыми мясо приобретает совершенно изысканный вкус.

В медленно тающем вечернем свете наш лагерь приобрёл вид разбойничьей стоянки из какого-нибудь фильма о временах Ивана Грозного или Алексея Тишайшего. Сходство усугублялось тем, что многие бездумно затачивали клинки. Кое-кто лежал, живописно раскинувшись или подперев рукой голову, у огня. Очевидно, сходство заметил не только я, потому что Игорь Северцев вдруг полушутливо завёл монотонным голосом, потряхивая головой:

— Ой — ты взойди-взойди, солнце красное!Обогрей ты нас, людей бедных,Людей бедных — людей беглых…Ой, да мы не воры, да и не разбойнички… —

Север на секунду запнулся и допел: —

…Да батьки Лешего да мы работнички…

Я кинул в него веткой, но не нарушил общего настроения — посыпались славянофильские реплики:

— Эх, да жись наша поломатая…

— По лесам да буеракам, ровно волки, рыщем…

— Нет у нас, сирых, хучь норы какой…

— Ой, Русь-матушка, что ж ты к нам да так неласкова…

— Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, — не в тему ляпнул Сморч и, когда все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:

— Пусть нету ни кола и ни двора —Зато не платят никому налогиРаботники ножа и топора,Романтики большой дороги!

— а все грянули припев разухабистыми голосами:

— Не же-ла-емжитьпо-другому!Не желаем жить — по другомуХодим мы,По краю ходим мы, по краю —Род-но-му-у!!!

— Север! — Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: — Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!

— Нам лижут пятки языки костра —За что же так не любят недотрогиРаботников ножа и топора,Романтиков большой дороги?!

— и под общий припев Саня начал жонглировать взятой у Сморча финкой.

Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись на притащенный сухой пень за спиной и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь серьёзное; примолк даже неугомонный Щусь. Потом Север поднял голову, обвёл нас блеснувшими глазами…

Нам уготовано, мальчик мой,Лёгкое это бремя —Двигаться вверх по одной прямой,Имя которой — Время.Памяти с ней не совладать.Значит — нам повезло…Время учит нас забыватьВсё — и добро, и зло…Встречи, прощанья — какое там!Даже не вспомнить лица…И только вещи, верные нам,Помнят всё до конца.Помнят всё до конца…Помнит лодка причал, а веслоПомнит воду реки…Помнит бумага перо, а пероПомнит тепло руки…Стены и крыша помнят людей,Каждого — в свой срок…Помнит Дорога ушедших по ней,Помнит выстрел курок…Только проносится день за днём,Значит — не пробил час…Вещи тогда молчат о своёмИ не тревожат нас…Могут проснуться они летним днёмИли среди зимы,Чтобы напомнить нам обо всём,Что забыли мы…

Девчонки оставили после себя в бане чистоту и порядок с остатками пара, который некоторые любители начали тут же нагнетать вновь и преуспели в этом (дверь мы поленом закладывать не стали, хотя в предбаннике девчонки стирали наши и свои вещи).