Юрий Авдеенко - Ожидание шторма Страница 47

Есть и еще один вариант.

Дантист — чистая условность. Тот, настоящий Дантист (предположительно Разумовский), мог по какой-либо причине поведать кому-нибудь тайну старой кладовки, как это сделал есаул Кратов. Тогда нынешний Дантист и Виктория могут не знать друг друга и потому не вступить в контакт.

Нет, естественно, возможен случайный контакт мужчины и женщины. Впрочем, стоп! Разумовский мог открыть тайну не обязательно мужчине. Забавно, Дантист может оказаться женщиной.

Боровицкий в Ростове говорил:

— Задержание убийцы завхоза в данном случае не только факт справедливости, возмездия... Здесь есть еще один любопытный момент. В похищении участвовали офицеры: поручик Шавло, есаул Кратов, полковник Ованесов... Возможно, за ними стояла или стоит организация... Сам знаешь, сколько их было!.. И «Союз возрождения», и «Национальный центр», и «Союз защиты родины и свободы»... Мы должны сделать все, чтобы с этим разобраться. Похитить такие ценности в одиночку, без серьезной поддержки невозможно.

— Тогда почему об этом забыли? — спросил Каиров.

— Я не Шерлок Холмс... Но одно предположение у меня есть. Ящик с ценностями мог составлять неприкосновенный фонд какой-то офицерской организации. Поскольку единства в белом движении не было, такая секретная организация могла существовать уже тогда. В Северокавказске я узнал, что в девятнадцатом году примерно около двух недель в гостинице «Эльбрус», бывшем «Гусачке», располагался штаб казачьей дивизии. Видимо, тогда и был устроен тайник. Естественно, вся организация об этом знать не могла. И вот один из знавших, скорее всего, Дантист, стал убирать остальных, посвященных в тайну. Он ликвидировал Ованесова, Кратова, денщика Василия, может, еще кого-то... Но Дантист не знал, что содержимое ящика подменено...

Конечно, в предположениях Боровицкого не было ничего фантастического. Но и твердого, проверенного тоже ничего не было.

...В магазине около рынка Каиров купил большой чемодан, а в скобяной лавке — тяжелый лом. Положил лом в чемодан. И принес в гостиницу. Невдалеке от гостиницы повстречал Сменина и Кузнецова. Сказал им:

— Здравствуйте.

Они ответили. С удивлением посмотрели на огромный некрасивый чемодан.

Салтыков был обескуражен. Смотрел на Андрея Зотиковича Попова немигающими глазами без обычной цепкости, растерянно, облизывая пересохшие губы. Перед ним на столе лежали бронзовый кастет и листок из школьной тетрадки в косую линейку, исписанный крупно, торопливо.

Андрей Зотикович Попов сидел красный, вспотевший. Дышал часто. Наверное, от быстрой ходьбы. Взгляд его был помечен испугом и даже мольбой о защите и помощи.

— Вы-то чего так боитесь? — спросил наконец Салтыков.

— Я — нет... — неуверенно запротестовал Андрей Зотикович. — Лично я не боюсь. Но все это неприятно. И, я бы даже сказал, жутко.

— Жутко, — согласился Салтыков. Попросил: — Повторите, пожалуйста, где вы все это нашли. Где и когда?

— Я же говорил... Полчаса назад, — он вынул из нагрудного кармана золотые часы, — на крыльце перед собственной дверью. Открываю дверь. Смотрю: лежит газета, а в нее что-то завернуто. Мне газету «Северокавказская правда» всегда в почтовый ящик кладут. А тут она на полу, под ногами. Я взял. Чувствую — тяжесть. Развернул, А там, как сами видите, кастет и письмо.

— Вы кому-нибудь показывали свою находку?

— Что вы?! Я прямо бегом к вам. Даже извозчика искать не стал. Сразу к вам...

— Правильно поступили, — сказал Салтыков. — Я вас попрошу об этом случае пока никому ничего не рассказывать.

— Я понимаю. — Андрей Зотикович вытер платком вспотевший лоб: — Вы его поймаете?

— Не сомневайтесь.

После ухода Попова Салтыков позвонил в Компом и попросил к телефону Глотова Федора Максимовича. Ответили, что его нет на работе. На вопрос: «И давно?», поколебавшись, объяснили: «Второй день». Тогда Салтыков выяснил номер телефона начальника отдела кадров и договорился о встрече. Через двадцать минут он был в Компоме. Смотрел личное дело Глотова.

В час дня встретился с Каировым в шашлычной Лаидзе.

Каиров подбросил на ладони кастет, потом внимательно прочитал письмо.

«Андрей Зотикович!

Я знаю, что вы не очень любили своего брата Вадима. Тем не менее родная кровь — всегда родная кровь. Поэтому, прежде чем исчезнуть, я хочу признаться вам, что убил вашего брата Вадима по причине ревности, из-за любви к Татьяне Шелепневой, с которой ваш брат имел связь долгое время. Убил вот этим самым кастетом, что будет приложен к письму. Меня уже вызывали в уголовный розыск. Второго вызова я ждать не намерен. Поэтому покидаю Северокавказск и края эти навсегда. Россия, она большая.

— Почерк его? — спросил Каиров.

— Похож, — сказал Салтыков, протягивая Каирову лист бумаги. — Я изъял из личного дела Глотова автобиографию.

Каиров присвистнул, прочитав документ:

— На экспертизу! У Глотова начальное образование. В автобиографии семь ошибок. В письме — ни одной.

— Здесь слова простые, — заметил Салтыков.

— А слог? Тем не менее... Я хочу признаться... Имел связь. После начальной школы так не пишут.

— Идентификацию почерка можно сделать только в Ростове. На это уйдет не меньше недели.

— Я позвоню Боровицкому. Попрошу ускорить... Вызовите Шелепневу. Поговорите с ней тщательно. Если Глотов убил из-за нее человека, он не мог бы расстаться с ней просто так. Исчезнуть... Это надо сделать сегодня. По крайней мере завтра... Там, в протоколе, фигурирует старушка, которая убирала в доме братьев.

— Такмазян?

— Да, Такмазян. Побеседуйте с ней. Старые люди, они наблюдательные.

Старушка двигалась и говорила с бойкостью подростка. Махала руками, вскакивала со стула. Салтыкову уже несколько раз приходилось просить ее сесть и говорить тише.

Это была та самая Такмазян, о которой напомнил Салтыкову Каиров. Она жила рядом с домом убитого завхоза. Имела ключи от дома, потому что по понедельникам и четвергам производила в комнатах уборку, за что получала десять рублей в месяц.

— Зотикович называл меня тетя Айша. Тетя Айша, на тебе конфет! На тебе ключи!.. Тетя Айша, вот билет в кино. А зачем мне кино, я его боюсь... Хороший был человек Вадим Зотикович... А вот брат его Андрей — свинья. Грязный, все тряпки в проявителе... Доброго слова не скажет. Нос кверху... Плохой человек!

— Айша Давыдовна! — Старушка обтирала губы платком, и Салтыкову наконец удалось задать вопрос: — Какие отношения были между братьями?