Георгий Брянцев - Клинок эмира Страница 49

Телефон на столе зазвонил. Офицер Токандского горвоенкомата укоризненно взглянул на него, снял трубку и, продолжая просматривать раскрытую папку, рассеянно сказал:

— Подполковник Халилов слушает.

— Здравствуй, Саттар. Это я, Шубников.

Папка с шумом захлопнулась, и смуглая рука машинально придвинула аппарат поближе.

— Леонид Архипович! Где же ты пропадал? А я звоню, звоню… Ты мне нужен позарез…

— И ты мне тоже…

— Правда?

— Ну да… Заходи сейчас же, если не очень занят…

— Сейчас буду… Как штык!

Халилов быстро собрал со стола бумаги, папку, запер ящики, застегнул ворот гимнастерки и вышел…

Он шел по городу и думал: зачем он понадобился Шубникову. Халилов любил этого человека еще с тех старых времен. И не только потому, что Шубников спас ему жизнь, когда он, Саттар, волочился, привязанный к конскому хвосту, по пыльной кишлачной улице. Уж если вспоминать, то надо начать с того, что именно Шубников помог ему спасти Анзират.

Но нет, не только из простой благодарности полюбился Халилову этот низкорослый, смуглый малоразговорчивый человек с теплыми карими, в паутинке морщинок глазами. Саттар по-сыновьему любил его и за то, что Архипыч был прост, любил слушать людей, всегда твердо держал слово, и за меткий быстрый ум, и за душевность, нисколько не ослабляющую твердость характера.

Шубников встретил своего приятеля у входа в здание городского отдела.

— Говоришь, позарез? — напомнил он с добродушной улыбкой и, взяв гостя под руку, повел мимо вахтера в кабинет.

— Да, Леонид Архипович, вот так… — и Халилов провел ребром ладони по горлу. — Я звонил позавчера, вчера, сегодня…

На письменном столе были разложены толстые, аккуратно переплетенные папки с закладками между страницами. На допотопном, внушительном несгораемом шкафу стоял синий кувшин с водой, обернутый мокрым полотенцем. Дюжина жестких стульев чинно выстроилась вдоль двух стен. Над столом висел портрет Дзержинского, а под ним — карта области.

Шубников усадил гостя за шаткий столик, приткнувшийся к большому письменному, как лодочка к пароходу, и уселся напротив.

Халилов развернул носовой платок, вытер влажное лицо.

— Жарко…

— Тебе-то стыдно роптать, — пожурил его подполковник. — Пора привыкнуть. На что я, уралец, и то терплю.

Халилов усмехнулся.

— Во-первых, ты почти такой же уралец, как и я, а во-вторых, тебе известно, у человека уж такой характер: холодно — недоволен, жарко — тоже недоволен.

— Это верно, — согласился Шубников, закурил и протянул папиросы гостю. — А зачем я тебе так срочно понадобился?

Халилов жадно затянулся, заерзал на стуле и сказал:

— Ты помнишь тот проклятый эмирский клинок?…

— Из-за которого погиб твой тесть Максумов? — перебил его Шубников.

— Вот, вот… Он самый… Ведь он попал ко мне.

Брови Шубникова приподнялись. Он привалился грудью на столик и удивленно спросил, глядя в глаза приятеля:

— К тебе? Первый раз слышу!

— Как-то не пришлось рассказать…

— Погоди, погоди… Если мне не изменяет память, этим клинком завладел Наруз Ахмед и увез его на ту сторону.

— Точно. А три года назад клинок пожаловал из Ирана в Узбекистан и попал в мой дом. Тесен мир!

Шубников, покрутив седеющей головой и помолчав немного, потребовал:

— А ну, выкладывай все, да поподробнее!

Халилов охотно рассказал. Клинок подарил ему его дружок, офицер запаса Садыков. И подарил, вернее, не ему, а сыну после успешных вступительных экзаменов в университет. Клинок этот Садыков притащил из Ирана, где ему довелось быть в качестве переводчика. Он выменял его на клыч, тоже неплохой, у иностранца, представителя большого телеграфного агентства.

— Как только сын явился с клинком домой, я сразу узнал его, — закончил Халилов. — Такую штуку трудно забыть.

— Погоди… Этого мало. Мне помнится, что ты видел этот клинок до того, как он попал к старику Максумову и к Нарузу Ахмеду. Ты, кажется, говорил мне что-то…

— Точно, говорил. У тебя хорошая память, Леонид Архипович.

Шубников усмехнулся:

— Была бы хорошая, так не расспрашивал бы. Напомни-ка, дружище, всю эту историю. Ты видел клинок раньше?

— Видел и не раз. Тут любопытная история. Как ты знаешь, я рано осиротел. К десяти годам остался один на белом свете: отец кузнечил на бухарском базаре, повредил себе руку и, как я теперь понимаю, умер от заражения крови. Через год погибла мать с сестренкой при какой-то эпидемии. Знал я, что есть у меня дядя по матери, но где он живет — не мог вспомнить. И вот десяти лет я пошел батрачить. Хлебнул… Года через два я попал в дом Ахмедбека. Не скажу, что жилось мне у него хуже, чем у других. Это было бы неправдой. Жилось даже получше. Но это не по причине ангельской доброты Ахмедбека. В его бухарском доме всем хозяйством заправлял некий Бахрам. Проворный человек. Он ухитрялся совмещать обязанности и управляющего, и казначея, и телохранителя бека. Со мной был строг, но, как говорится в книгах, справедлив.

— Тот Бахрам, которому ты в суматохе отхватил одно ухо? — прервал рассказчика Шубников.

— Он самый, — подтвердил Халилов и продолжал. — Теперь о клинке. Увидел я это чудо впервые через несколько лет после того, как нанялся к Ахмедбеку. В лучшей комнате дома, называемой по-нашему михманханой, то есть комнатой для гостей, сплошь завешанной и застланной коврами, висел клинок. Я не мог не обратить на него внимания. Во-первых, он поразил меня, нищего мальчишку, своей роскошью. Во-вторых, как все мальчики, я поклонялся оружию и однажды, не выдержав, залез на тахту и попытался вытащить клинок из ножен, чтобы подробнее рассмотреть. На этом деле меня с поличным поймал Бахрам и так надрал уши, что я до конца дней своих запомнил все украшения на ножнах и рукояти клинка. В заключение Бахрам сказал, что я должен благодарить аллаха, что бек в отъезде, иначе очень просто мне отрубили бы голову этим клинком. Так вот, накануне падения Бухары я увидел клинок в руках моего покойного тестя Умара Максумова. Это был большой мастер, резчик и чеканщик. Слава о нем гремела по всему тогдашнему Туркестану. Клинок принес ему сам Ахмедбек. Его сопровождал Бахрам. Ты спросишь: зачем бек принес клинок Умару? На этот вопрос я не могу ответить твердо. Я выскажу лишь предположение. Ты же знаешь, что такое детская память. Она мгновенно запечатлевает все и хранит вечно. Помню, Умар сидел у своего маленького верстачка и на коленях у него лежал клинок. По одну сторону Умара стоял я, а по другую — крохотная Анзират. Мы, развесив уши, слушали рассказ Умара Максумова о том, какие мастера трудились над изготовлением клинка, как эмир Саид Алимхан подарил его Ахмедбеку. Я слушал, жадно рассматривая клинок, а потом перевел взгляд на верстачок. На краю его я увидел лоскут грубой бумаги с непонятными знаками, цифрами, человеческими черепами. Поэтому я предполагаю, что, возможно, бек заказал Максумову дополнить рисунок на клинке еще какими-то финтифлюшками. Ахмедбек не явился за клинком. Не до этого было. Он сбежал в Афганистан вместе с Саидом Алимханом. В ту ночь эмират пал и в Бухару пришла советская власть. Клинок остался у Максумова, а остальное тебе известно.