Геннадий Гусаченко - Жизнь-река Страница 5

Кто–то, располагая деньгами, удовлетворение получает от строительства Храма, школы или больницы, парка культуры и отдыха, бассейна или стадиона. Кто–то радуется новому особняку, яхте, шикарному автомобилю, собственному самолёту, роскошной вилле, бумажнику, плотно набитому зелёными купюрами. Каждому — своё! Но это при жизни. Химическая реакция распада веществ всех уравняет. Но прежде чем не спеша отойти в мир иной и разложиться на элементы таблицы Менделеева, каждый, лёжа на предсмертном одре подумает: «Зачем жил? Для чего родился? Что должен был сделать? Какую память оставил о себе?». Кто так ничего и не понял, жадно переберёт в памяти имущество, движимое и недвижимое. Застонет в безысходной тоске: «Эх, не взять с собой ничего…». Зубами заскрежещет: «Дармоедам достанется…Я копил, из глотки у других вырывал, каждую копейку в дело, в оборот пускал, а они промотают, профукают. Не сами наживали, не жалко…».

«Как вышел он (человек) нагим из утробы матери своей, таким и отходит, каким пришёл, и ничего не возьмёт от труда своего, что мог бы понесть в руке своей». Екклесиаст, гл.5 (14). «Потому что участь сынов человеческих и участь животных — участь одна. Как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что всё — суета!». Екклесиаст, гл.3 (19)

Кто работал или служил не ради живота своего, а часто в ущерб самому себе, беспокоился о благе других, с сожалением подумает, что мало сделал для Отечества. И след на земле этого скромного человека будет самым приметным. Так ведь сказано в древнеиндийской поэме «Жизнь Викрамы или 32 истории царского трона» (Vikramacarita, 57‑й год до нашей эры): «У человека, который ни рождением своим, ни делами, ни свойствами не принёс никакой пользы, есть только имя, и сам он подобен слову, случайно произнесённому и ничего не значащему».

«И если каждый человек ест и пьёт, и видит доброе во всяком труде своём, то это — дар Божий». Библия, гл.3 (13).

Не намерен разубеждать вас в правильности избранного жизненного пути. Меня попрекали никчемностью плавания, бездельем, напрасной тратой средств и времени. Пытались уличить в прожектёрстве, хвастовстве и несостоятельности задуманного похода по Оби к морю. Насмешливо указывали на бессмысленность его. Отвечая на мораль противников моего речного плавания, невольно пришлось говорить о смысле их жизни, а не о бессмысленности такого путешествия.

Уж я‑то знаю, что для меня нужнее: деньги, потраченные на бинокль, сети, непромокаемую одежду, спецназовские спички и другие необходимые в походе вещи. Или новая люстра, хрустальный сервиз, мебельный гарнитур и что–нибудь ещё в мещанском духе.

Беспрестанная работа вёслами на свежем воздухе, бодрость духа и тела, здоровый аппетит, отсутствие суеты и нервотрёпки, тишина, нарушаемая лишь пением птиц, шумом ветра и дождя. Или крик, гам, шум на работе, пылища, загазованность городских улиц, боли в ногах, возлежание на диване у бестолкового телевизора, низвергающего с экрана потоки пошлятины, домашние ссоры, беспрестанное хлопанье за окнами автомобильными дверцами.

Нет, здесь, в промокшей палатке мне намного лучше. А потому прошу снисходительно отнестись к моему одиночному плаванию по широкой сибирской реке Обь. Не осуждать меня за необдуманный с точки зрения обывателя мой поход. Да и поздно теперь рассуждать о целесообразности похода, когда мосты за собой сожжены. Возвратиться — значит, расписаться в бессилии, дать повод злопыхателям к новым насмешкам. Пусть лучше я сгину посреди этого величия неукротимой реки, кану в безвестье, чем возвернусь с намеченного пути. Отступать некуда — позади подначки, насмешки, ерничанье.

Да и не одинок я сегодня в своих романтических намерениях испытать штормовую волну, ураганный ветер, увидеть недоступные другим красоты дикого сибирского края, проверить себя на прочность, стойкость, выдержку и силу. А главное, отрешиться от мирской суеты, слиться с природой, в уединении приносить молитвы Богу.

Много сегодня нас таких вот «ненормальных» где–то сейчас с верой в Господа летят, плывут, опускаются в земную глубь, погружаются в морскую пучину, пробираются через горную пропасть. И все мы — романтики, странствующие отшельники.

Кто, кроме нас отважится отправиться туда, где запросто свернуть себе шею, навсегда затеряться в безбрежном океане, в бескрайней таёжной глуши, в лабиринтах пещер и гротов?

Никто, кроме нас!

«Чудики» и «ненормальные»

От лежания в одной позе занемело тело. Хочется чаю с конфетами и пряниками, но выбираться из нагретых одежд не достаёт мужества. Преодолеваю себя, выкарабкиваюсь наружу. Ветер стих. Волны сменились рябью, и взошедшее солнце сулит хороший день.

В благоговейном уединении прочитал я молитву:

— Отче наш, Иже еси на Небесех! Да святится имя Твоё, да придет Царствие Твоё, да будет воля Твоя, яко на Небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого, яко Твоё есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Перекрестясь на образок Христа—Спасителя, трижды поклонился я Господу, и целуя нательный серебряный крестик, обратился к Нему со словами Давида:

— Бог судья праведный, и Бог всякий день строго взыскивающий… Научи меня исполнять волю твою, потому что Ты — Бог мой; Дух Твой благий да ведёт меня в землю правды.

И ещё я сказал так:

— Утвердь шаги мои на путях твоих, да не колеблются стопы мои.

И помолясь, принялся за дело. До полудня просушивал одежду. Увязая в прибрежном иле, стаскивал в лодки припасы и снаряжение. Отталкиваться от берега не пришлось. Течение быстро подхватило мое утлое плавсредство и скоро отнесло на середину реки. Белые и красные бакены фарватера виднелись далеко вдоль левого берега. Я мог спокойно плыть, не шевеля вёслами, один на один со своими мыслями. За неделю до ухода в плавание мне попалась на глаза любимая книга детства «Что я видел» Бориса Житкова. Я листал страницы замечательных морских рассказов, и в памяти оживали мечты далёких лет о путешествиях в чужеземные страны. За шестьдесят пять прожитых лет много чего довелось увидеть. Переворачивая пожелтевшие истрёпанные листы, я будто вновь слышал шум портальных кранов Владивостока, грохот морского прибоя и якорных цепей китобойца. Приключений, испытаний, происшествий, выпавших на меня, хватило бы и на несколько чужих жизней. Должен, однако, признаться: не волею судьбы приходилось мне попадать в сложные, порой, очень рискованные, страшные ситуации. Чаще всего я сам становился на довольно опасный путь. В пору моей молодости не употребляли модных ныне слов «экстремал», «адреналин». Жажда острых ощущений, бешено бьющегося от волнения сердца гнала меня в отсек подводной лодки. В уголовный розыск. В «воронье гнездо» на мачте китобойного судна. В кабину планера и электровоза. В редакцию газеты. В дикую тайгу. В плавание по великой реке на хлипком плоту. Чувства, когда нервы напряжены до предела, а гибель кажется неминуемой, медики объясняют бурным выделением в кровь адреналина. Отчаянные «сорви–головы» сейчас так и говорят: «Не могу жить в стоячем болоте. Адреналина мне не хватает. Пойду в спецназ, а то сдохну от скуки». Я таких экстремалов понимаю, согласно киваю и поддакиваю им. Сам не могу жить без зависти к альпинистам, водолазам, яхтсменам, парашютистам, пожарным, лётчикам, следователям, геологам, космонавтам, морякам, спасателям, разведчикам — да разве перечислишь всех, кто не представляет себя без риска и острых ощущений?!