Александр Кулешов - Мир приключений. 1984 год Страница 5

Когда-то Гарсия считал, что весьма преуспевает в жизни. Единственно в чем он не мог сравниться с Педро “Эль Альфилем”, так это в шахматах. Дон Карлос… Да что там дон Карлос, сам Капабланка, который в последние годы своей жизни любил приезжать на отдых в “Делисиас” и обучал подростков всевозможным тонкостям игры, прочил Родригесу блестящее будущее за шахматной доской. Но тот тянулся к политике. У Педро была настоящая идиосинкразия к тем, кто обладал богатством и безграничной властью, что так гипнотизировало Гарсию. И этим Педро был сильнее его, теперь Гарсия почти готов был признать превосходство друга. Нет, не потому, что наконец-то осознал его правоту. Просто здесь, ворочаясь без сна на тюремном топчане, он до слез жалел себя.

Луис Гарсия уехал в США через полгода после победы революции, когда д-р Мануэль Уррутия был смещен с поста президента республики. Уехал со старшим сыном дона Карлоса. Сам помещик заявил: “Для нас это конец!” Поспешно продал свои земли и двумя неделями раньше улетел “умирать в Испанию”…

“Если бы тогда Педро не был так агрессивен!.. Да и отец… Зачем он сказал перед смертью: “Всю жизнь я считал тебя своим сыном, но помни: ты принадлежишь им, ты такой же, как они, ты им ровня…” Если бы я знал, что так все получится! Хотя, собственно, в чем меня могут обвинить? Чужое имя… Но это не такое уж преступление… — шептал Гарсия. — Марта! Да, девочка, ты не знаешь, а я тебя люблю… Однако может статься… больше не увижу… Что она делает сейчас? Одна ли? Помнит? Ждет? Ждет! Бывают же исключения… В это надо верить или… Быть с другим, куда ни шло, может. Главное, чтобы ждала. Выкручусь… И вот когда встретимся, чтобы тогда у нее не было большего счастья… Но что им известно? Это ошибка… Нет ничего тяжелее неизвестности…”

Рассвело. Принесли горячий кофе и булочку, но заключенный не притронулся к еде — страх и какое-то еще не совсем понятное ему самому чувство, похожее на раскаяние, спазмой сжимали горло.

Через час за ним пришли. В небольшом светлом кабинете Гарсия прежде всего вгляделся в лицо следователя и облегченно вздохнул: “Мальчишка. Что он сделает? В чем бы ни обвиняли, буду все отрицать!”

— Садитесь! И рассказывайте, — поднял голову от бумаг следователь.

Возникла пауза.

— Не понимаю. Что рассказывать? — выдавил Гарсия внезапно охрипшим голосом.

— Начните хотя бы с того, как вас зовут.

— Луис Гарсия.

— А как звали раньше?

— Не понимаю. Луис Гарсия… Всегда. — Хорошо! Вы знаете, где находитесь?

— Ну да, конечно.

— Тогда должны понимать, что только чистосердечное признание может смягчить вашу участь. — Следователь принялся сосредоточенно листать папку с документами, словно предоставляя арестованному самому судить, насколько глупо его запирательство. — Ну? Молчите? Этим молчанием как раз вы себя и выдаете. Боитесь сказать не то. Не знаете, что нам известно. Хорошо! Я вам помогу. Расскажите поначалу хотя бы, где были и что делали последние десять лет. Вы ведь кубинец…

Последняя фраза — не то вопрос, не то утверждение — была произнесена таким тоном, что у Гарсии упало сердце. Сколько раз за последние годы там, в США, ему становилось не по себе только от одной мысли, что его могут об этом спросить!

— Конечно, кубинец! — Он судорожно глотнул слюну.

— Ну вот и начинайте с того, где родились, кто ваши родители… Коротко до 1959 года и подробно до вчерашнего дня.

“Что они узнали? Неужели кто-то предал?” — мучительно соображал Гарсия. Уголок его верхней губы нервно приподнялся, и воздух с шипением потянулся сквозь зубы.

— Молчите? Напрасно. Вам была дана возможность самому вспомнить кое-какие ваши… жизненные комбинаций. Теперь придется объявить вам первый шах. — В голосе следователя звучала откровенная ирония. — Расскажите, как вам удалось возвратиться в Штаты после Плайя-Хирон?

“Неужели они об этом знают? Нет, скорее, берет меня на пушку”.

— Я там не был.

— Значит, вам не знаком, — следователь посмотрел в папку, лежащую на столе, — Хосе Эдоси Бехар, наемник-парашютист? Вас не знает Мигель Сервера Консуэгра? И вы не знаете ни Орландо Куэрво Галано, ни пилотов с Б-26 Сирило Пьедру и Фариаса?

“Что за люди! А где они меня видели? В лагере Пуэрто-Кабесас, а потом и на Плайя-Хирон? Сволочи!”

— Слушайте меня внимательно. Я спрашиваю еще раз: вы были на Плайя-Хирон? — Теперь слова следователя прозвучали в ушах Гарсии не вопросом, а зловещим утверждением.

— Да, да! Был! Ну и что?! Кастро лишил меня всего, он… Он убил моих родных — брата, дядю!.. Зачем?! — закричал Гарсия, который за миг до этого понял, что все кончено. Перед глазами его отчетливо, до шрама над левой бровью, возникло лицо Альберти, инструктора спецшколы во Флориде, сообщившего ему эту зловещую весть. У Гарсии тогда словно лопнула какая-то внутренняя пружина, он утратил способность рассуждать, сознание затуманила ненависть ко всему, что творилось на Кубе. Теперь случилось нечто похожее, с той лишь разницей, что прежде казалось, будто все только начинается, а сейчас… сейчас ему было уже все равно, лишь бы скорее, скорее наступал конец этой пытке неизвестностью.

— Как ваше имя? — не давая ему прийти в себя, настойчиво потребовал следователь.

— Меня зовут Рамиро Фернандес Гарсия! Ну и что? — снова вскинулся он. — Почему расстреляли их?

— Так! — Следователь внимательно посмотрел на арестованного. — Во-первых, запомни: если тебя чего-то там и лишили, то сделал это не товарищ Фидель Кастро, а народ… Во-вторых, разговор наш продолжим завтра. Вижу, тебе надо на многое раскрыть глаза…

Следующая ночь также прошла без сна. Он понял, что это провал… Провал непоправимый. Ему был известен не один способ покончить с собой, даже если тебя оставили в одном нижнем белье. Он готов был это сделать: все утрачено, последняя, единственная карта бита! Иного хода нет! Но… Было неясно, на что же они собираются раскрыть ему глаза… На многое… Бесплодно раздумывая над смыслом этих слов, Гарсия все чаще вспоминал Марту, ее родинку за правым ухом, пухлые влажные губы, постоянно что-то просящие глаза… Чувство, которое там, за пределами родной земли, было ему незнакомо, терзало его до изнеможения.

После завтрака бледного, осунувшегося Гарсию вывели во двор, посадили в машину, где уже находились следователь и тот, кто его арестовывал, и повезли по Центральному шоссе на восток.

По обе стороны дороги мелькали пальмовые рощицы, манговые и апельсиновые сады. В разные направления разбегались ряды стройных королевских пальм, от движения автомашины превращавшиеся в приятные глазу ровные линии. Позади оставались почти готовые к сафре плантации сахарного тростника, созревшей папайи — дынного дерева, изумрудные, во многих местах прикрытые тентами квадраты табачных посадок. Они проезжали знаменитый своими сортами район Ремедиос.