Эмилио Сальгари - Страна чудес Страница 5

— Но скажите мне, сеньор, что это, настоящие камни покрывают здешние пустыни или же крупные песчинки?

— Это громадные камни, разбросанные на необозримом пространстве.

— Будем надеяться, что ветер не поднимет их, как поднимает песок в пустынях.

— Нет, Диего, не поднимет.

— Но кто же их набросал туда?

— Бог знает, упал ли в незапамятные времена на здешние места целый дождь аэролитов, или они появились вследствие какого-либо другого процесса, которого никто не может объяснить, — никто еще не знает.

— И что же, очень жарко между этими камнями?

— Так жарко, Диего, что можно испечься живьем.

— А мы тоже пройдем по этой пустыне?

— Да, пройдем.

— Скажите мне, сеньор, много времени прошло с тех пор, как стал известен этот материк? — спросил Кардосо.

— Это довольно трудно сказать, Кардосо, потому что неизвестно, кто и когда именно открыл его. Большинство географов приписывают его открытие Абелю Тасману, не позаботившемуся о дальнейших изысканиях; другие думают, что его открыл Дирк Хертог, но скорее всего, честь его открытия принадлежит португальцам, нежели голландцам. Португальцы, кажется, видели его уже в 1500 году. Но может быть, они вовсе его и не видели, а узнали о его существовании от малайцев, приплывавших к здешним берегам для ловли трепангов3, но я знаю также, что в лондонском музее существует манускрипт на французском языке, относящийся к пятнадцатому веку и заключающий в себе карту земли, носящей очень много португальских названий. Кажется, она представляет именно Австралию. Тем не менее честь сообщения о существовании этого материка выпала на долю голландцу Хертожу, назвавшему ее прежде Эндрахтланд, или Земля Согласия, и исследовавшему ее западные берега в 1616 году. После него берега ее были исследованы, начиная с 1618 по 1626 год, еще несколькими голландскими капитанами, как то: Эдел, Карстенс, Нейтс, Де Витт, окрестивший своим именем часть северо-западного берега, Пелсерт и, наконец, Тасман, исследовавший в 1642 году южные берега материка; он открыл также остров Ван-Димена, который сначала счел продолжением австралийского континента, а затем в 1644 году исследовал также и северные берега Австралии и остановился в заливе Карпентария. Он-то именно и назвал Австралию Новой Голландией. Это имя так и осталось за ней, хотя теперь ее большей частью зовут Австралией.

— И Голландия не сочла нужным занять ее?

— Нет, и сделала большую ошибку, так как в этом случае она обладала бы одной из прекраснейших колоний на свете.

— А когда же ее заняла Англия?

— Немногим более ста лет тому назад, а именно в 1787 году, по совету знаменитого мореплавателя Кука, чтобы вознаградить себя за потерю своих богатых североамериканских колоний. Поручение устроить первое поселение было возложено на командора Филиппа, отправившегося из Англии с эскадрой, состоявшей из одиннадцати кораблей, на которых находилась тысяча сто шестьдесят человек и, между прочим, семьсот пятьдесят семь каторжников и сто девяносто женщин, приговоренных к ссылке. Английское правительство сначала хотело отправить своих каторжников в Африку, в Капскую колонию, но потом направило их в Австралию, и хорошо сделало. Филипп высадился в бухте, которую назвал Ботани-Бей, но место это показалось ему неподходящим, и он основал колонию на пять миль дальше, назвав ее Параматта, а впоследствии Сиднеем, там и основалось окончательно правительство колонии. Филипп привез с собой одного быка, четырех коров, одного теленка, одного жеребца, трех кобыл, тридцать четыре овцы, пять баранов и несколько ягнят. Первые колонисты пережили тяжелые дни и страдали много раз от голода, так как каторжники, вместо того чтобы возделывать землю, убегали в леса, желая пользоваться там полной свободой. Один из самых важных чиновников писал своим родным, что они со дня на день ожидают, что им придется умереть с голоду. И что же, эта тысяча человек менее чем за сто лет превратилась в богатую, цветущую и многолюдную колонию с большими городами, а незначительное количество привезенных животных так расплодилось, что теперь в Австралии насчитывают шестьсот тысяч лошадей, пять или шесть миллионов быков и сорок миллионов овец! Кто бы мог предсказать Филиппу и чиновнику, боявшемуся умереть с голоду, что спустя столетие их крошечная колония будет снабжать своими продуктами даже старую Европу.

— История этой колонизации удивительна, — заметил Кардосо.

— Удивительна, этого мало! Она единственная в своем роде, она даже просто невероятна, друг мой.

— Стойте! — воскликнул в эту минуту Ниро Варанга, — это Хамберт!..

III. Сорок миль к северу

Маленький караван находился перед потоком4, катившимся к востоку и, следовательно, пересекавшим ему дорогу. То был Хамберт, небольшой и немноговодный ручей, зарождающийся на склонах цепи гор, называемых Туррет, и пика Гамильтона, находящегося немного севернее и стоящего совершенно отдельно; ручей этот впадает в озеро Эйр, находящееся восточнее и представляющее собой обширный бассейн, пересекаемый по всей своей длине сто тридцать седьмым меридианом.

В том месте, где остановились наши исследователи, Хамберт протекал между довольно крутыми берегами, представлявшими кое-где глубокие расщелины и ямы, произведенные, казалось, взрывами минеров. Вся растительность заключалась лишь в тощих кустах из семейства софор, посреди которых чирикало несколько дюжин pardolatus, — это маленькие птички величиной с наших воробьев с желтоватыми перьями на животе и серой спинкой.

Ниро Варанга сошел с драя, чтобы исследовать спуск, и, найдя, что с него можно съехать, хотя он очень крут и неровен, погнал быков прямо в воду, действуя при этом очень ловко своим неимоверно длинным бичом.

Тяжелая колымага, громыхая и покачиваясь, съехала со спуска, въехала в небогатый водами и неглубокий поток, благополучно его пересекла и поднялась на противоположный откос. Для лошадей этот первый брод был просто пустяком: они были приучены переплывать через более широкие ручьи. Когда караван взобрался на крутой берег, то перед ним оказался лес, как бы лепившийся по склонам горной цепи, замыкавшей северную часть горизонта. Лес этот состоял все из тех же черных, мочальных и просяных деревьев, но к ним примешивалось еще несколько прекраснейших walttes, или заплетенных деревьев, как их называют колонисты, а также и несколько alcoholwood, или алкогольных деревьев; все они были покрыты и сжаты словно душившими их спиралями лиан marres, достигающих иногда невероятной длины.