Жозеф Кессель - Всадники Страница 5

Гуарди Гуеджи посмотрел в сторону группы рабочих, что стояли у края веранды.

Они были одеты в рваные рубахи бледно-голубого цвета и теснились сейчас поближе к нему, чтобы не пропустить ни слова. Они опирались на черенки больших лопат, которыми махали на дороге с утра до вечера, засыпая выбоины мелким гравием, который тут же уносил горный ветер. Это были хазары, чьи племена жили в долинах и узких ущельях на восточной стороне Гиндукуша.

«Вот и пример, — подумал, глядя на них, старик, — Знают ли эти бедняги, что имя их народа происходит от монгольского и означает „тысяча“, потому что именно так завоеватель мира создавал свои непобедимые орды?»

Оборванные потомки великого завоевателя, которых тот оставил в этих долинах, чтобы они правили ими вечно, не отрываясь смотрели в сторону Гуарди Гуеджи.

На их смуглых лицах с узкими, раскосыми глазами, лежало бесконечное ожидание.

Гуарди Гуеджи продолжал:

— Монголы жили в седле и умирали в седле. А если они играли, то на коне.

Но из всех конных состязаний, будь то стрельба на полном скаку из лука, скачки, или соколиная охота, — одна им нравилась больше всего. Они называли ее бузкаши, и воины Чингизхана принесли ее во все страны, которые дрожали под копытами их коней. И сейчас, в степях на севере, в бузкаши играют точно так же, как играли монголы семьсот лет тому назад.

Кузнец у ног Гуарди Гуеджи, не смог удержаться, — а разве не давало ему знакомство со стариком особое право? — и воскликнул:

— Предшественник мира, не расскажешь ли ты нам, что за правила есть в этой игре и в чем там дело?

И люди сидевшие за ним его поддержали:

— О, да, пожалуйста, расскажи!

— Сначала закройте все глаза, — сказал им старик.

Кузнец колебался из-за необычности задания. Старик поднял с земли чью-то сандалию и закрыл ею его глаза.

— Вы тоже, друзья мои! — повторил он толпе снова.

И после того, как глаза закрыли все, он заговорил опять:

— А теперь приготовьтесь к дальнему путешествию, потому что я хочу, что бы вы все, те, которые никогда не видели ничего кроме скал, провалов и теней гор — оставили их и увидели перед собой дух великих степей севера.

Лица людей с закрытыми глазами отражали серьезность и полную сосредоточенность. Они приготовились следовать за словами Гуарди Гуеджи.

— Хорошо, — сказал тот, — А теперь, представьте себе ровную долину. Долину, в которой вы никогда раньше не бывали. Еще более широкую и длинную, чем самые большие долины, через которые вы когда-либо ходили.

Голоса людей стали словно шелест:

— Шире, чем в Газни?

— Длиннее, чем в Джелалабаде?

— Или в Кох Дамане?

Гуарди Гуеджи ответил:

— Намного больше. А теперь, друзья, сделайте вот что: все те горы, что вы видите по сторонам, прочь их! Те, которые справа и слева, впереди и сзади, двигайте их все дальше… и еще дальше… они становятся все меньше, правда? Вот они сжались, упали, рассыпались и исчезли совсем.

— Правда… — забормотали люди, — Они пропали.

— Не открывайте пока ваши глаза, — приказал Гуарди Гуеджи, — А посмотрите на эту бесконечную равнину, которая лежит перед вами и чьи границы только синее небо и горизонт.

— Мы видим ее, — воскликнули люди, отсутствующими голосами.

— А теперь, раскиньте на ней вплоть до самого горизонта, ковер из зеленой, густой и высокой травы. И пусть над ней полетит ветер, и погонит эти зеленые волны, и принесет горький запах полыни. Самая горячая лошадь может мчаться по этой равнине, пока не упадет от изнеможения, и самая быстрая птица может лететь, пока ее несут крылья, но никто из них не достигнет ее границ, и не будет вокруг ничего, кроме ковра трав и душистого аромата растений.

Гуарди Гуеджи тяжело задышал, его голос стал тише:

— Это и есть — степь.

— Степь! — восхищенно повторили люди.

Мужчины в чапанах, выкрикнули это слово громче, чем другие. Не из-за гордости за свою родину, а из-за того, что кто-то другой показал им ее красоту, которую они сами, живя там день за днем, уже совсем не замечали.

Когда они открыли глаза и увидели вокруг себя горный пейзаж и скалы, которые окружали их словно стены клетки, то не могли прийти в себя от потрясения.

И, странным образом, даже те, кто всю жизнь провел в тени этих каменных исполинов, испытали похожие чувства.

Но Гуарди Гуеджи не дал им времени, чтобы окончательно забыть то видение, что их посетило:

— Вы видели степь, мать бузкаши.

— Расскажи им про наших коней! — попросил его молодой конюх.

— Ну, могу сказать, что не у всех из них есть крылья, — чуть улыбнулся старик, — Но богатые беи и ханы северных провинций разводят для бузкаши особых коней. Скаковых, которые быстры как стрела, отважны как самый жестокий волк, послушны как самая верная собака и невероятно красивы. Ледяной холод и палящую жару переносят они одинаково равнодушно, и могут скакать без остановки целый день и не уставать при этом.

— Сто тысяч афгани стоят некоторые из них! — дополнил конюх.

— Сто тысяч афгани… — не веря, повторила толпа, так как многие не смогли бы заработать такую сумму и за всю свою жизнь, — Сто тысяч! Невозможно!

— О, нет, возможно, — возразил Гуарди Гуеджи, — И такой лошади нужен особый наездник, и единственный, который подходит к ней, — это чавандоз.

— Совсем из немногих людей получаются такие! — снова вставил свое слово конюх.

— После сотен бузкаши, после тысячи игр и скачек, выбирают только одного всадника-победителя. Но этого еще недостаточно, чтобы назвать его чавандозом. Если слава о нем утвердится во всех трех северных провинциях, против него собираются все старшие чавандозы. И если он сумеет выстоять против них, только тогда он может называться чавандозом сам, и носить шапку, отороченную мехом лисы или волка. Какой-нибудь бей или хан обязательно возьмет его к себе на службу и с этого времени чавандоз занимается только игрой в бузкаши и больше ничем. Самые удачливые из них зарабатывают в год до ста тысяч афгани.

— Какие деньги… О Аллах, какие деньги! — забормотали люди в толпе печально и отчаянно вздыхая.

— А теперь слушайте, что это за игра, — сказал Гуарди Гуеджи, — Из стада выбирают козла, забивают его и обезглавливают. Чтобы сделать шкуру тяжелей, ее набивают песком, а песок заливают водой. Затем в земле выкапывают яму и кладут тушу туда. Яма должна быть глубока ровно настолько, чтобы шерсть козла едва из нее выглядывала. Недалеко от этой ямы, гашеной известью рисуют маленький круг — халлал. Это по-туркменски, и означает что-то вроде «круг справедливости». Справа от халлала врывают столб и слева еще один. На одинаковом расстоянии, но желательно, чтобы оно было очень большое. Один час скачки, три или пять, на этот счет нет твердых правил. Судья бузкаши решает этот вопрос, как ему захочется.