Ирина Шевченко - Сказки врут! Страница 52

Не знаю, что отразилось на моем лице после этого заявления, но Акопян принял это что‑то за недоверие.

— Зря вы так скептически настроены. Деньги правят этим миром с незапамятных времён. Это единственный бог, которого никогда не предадут ради новой веры. Или вы хотели сказать, что Сокол, ваш друг и покровитель, и, несомненно, кристальной души человек, не исповедует этой религии? Возможно, за время, проведённое с ним, вы уверились в том, что он не озабочен финансовыми проблемами — так это и неудивительно. У него попросту нет финансовых проблем. Ведь он давно уже торгует, пусть не бессмертием, но здоровьем, красотой, молодостью. Люди не скупятся, оплачивая подобный товар. А ваш Сокол… Целитель. Природник. Даже не Гиппократ — сам Асклепий… По его собственному мнению, конечно же. Разве такому тяжело заработать в мире, загибающемся от всевозможных болезней? Это мне, с моими способностями, нелегко было пробиться. Что я, некромант, мог выставить на продажу? Пообещать скорбящим родственникам, что их горячо любимый и недавно почивший дедушка по–прежнему будет украшать собой семейные ужины? А дня через три появится запах. Предложить промышленникам в качестве дешёвой рабочей силы зомби? А как же китайцы? Зомби–китайцы? Право, это смешно. Мне нечего было продавать, а потому я взялся за дело Ван Дейка с радостью и не скрываю этого. Но Сокол, ваш Сокол намного хуже меня. Его действительно не интересовали деньги — его интересовала сама работа. А знаете, в чем она заключалась? Мы изучали вместилище. Вместилище номер семь. Долгих четыре года. Не было полноценного вселения, было тело, в котором Сокол поддерживал жизнь, чтобы не дать голландцу вырваться и отправиться на новые поиски, а сам тем временем проводил тесты, самые безобидные из которых надолго лишили бы вас сна и аппетита. Он жил этим, работой и своей безумной фантазией, позволительной только состоятельным мечтателям вроде него. Знаете, какой? Он не хотел продавать бессмертие, он хотел раздавать его достойным. Всаживал иглы под кожу парня, когда‑то бывшего провинциальным экстрасенсом, и сокрушался о том, что Желязны не дописал «Хроники Амбера». Говорил, что когда мы закончим, ничего подобного уже не случится. Радовался этому и не страдал от лишних моральных дилемм. А что тут такого? Мир потеряет парочку юных раздолбаев, и без того не ценящих свою жизнь, зато получит вечного Да Винчи и долгоиграющего Моцарта.

Долгоиграющий Моцарт — наверное, он счёл это удачной игрой слов, а потому повторил ещё раз, прежде чем рассмеяться своим противным смехом. И я неожиданно рассмеялась в ответ:

— До чего же ты жалок, Алекс, — я его раскусила и уже не считала нужным придерживаться официально–вежливого тона. — Пытаешься выставить Сокола монстром, а сам просто завидуешь ему до чёртиков. Завидуешь, восхищаешься, ненавидишь. Пытаешься копировать его стиль и манеры, пытаешься шутить так же, как он. Костюм, витиеватые речи… — Вспомнилась первая встреча с тёмным в парке. — Это всё не твоё, поверь.

— Я? Восхищаюсь? Им? Ты что‑то попутала, девочка. — Шелуха всё же слетела, и он стал тем, кем и должен был быть — Алексом… Да каким там Алексом! Шуриком Акопяном, тем самым, которому для полноты образа не хватало спортивного костюма и красных гвоздик. — Кажется, это ты без ума от доктора Франкенштейна. Но погоди, я ещё не всё тебе рассказал. Мы собрали неплохую базу, но работа зашла в тупик: Ван Дейк бился в неполноценном вместилище, хозяин тела давно съехал с катушек, и ни тот, ни другой в таком состоянии не годились для продолжения исследований. И что предложил Сокол? Выпустить голландца. Перестать поддерживать жизнь вместилища, позволить Ван Дейку найти себе новое, опять не допустить нормального вселения и продолжить опыты. По предварительным расчётам мы могли удерживать голландца ещё лет тридцать и, может быть, разобрались бы за это время и с бессмертием, и с ним самим, но Сокол хотел результатов немедленно. Он прикинул, что благоприятные условия для создания нового вместилища наступят уже в течение года и Ван Дейк, как всегда, не упустит возможности… Ты слышишь, что я говорю?!

Я слышала.

— Соколу отказали. Выпускать голландца было опасно — это понимали все. И тогда он решил всё сам. Остановка сердца, и никаких доказательств постороннего вмешательства. Только через год при вскрытии вместилища номер восемь нарисовалась та же клиническая картина. Просто остановка сердца…

«Мне не нужно оружие, чтобы оборвать чужую жизнь», — отдалось в раскалывающейся от боли голове эхо ночного разговора, и я с силой сдавила виски.

— Но прямых улик всё равно не было. Никто не смог обвинить его ни в том, что он выпустил голландца, ни в краже результатов нашей совместной работы. Последнее, кстати, замечательно характеризует душку–доктора. Речь ведь не о бумагах — вся информация хранилась на электронных носителях. Соколу достаточно было сделать копии, но он пошёл дальше, запустил вирус в систему и стёр все файлы. Зачем, если не для того, чтобы больше никто, кроме него, не смог продолжить это дело? Он только в одном просчитался. Раз уж взялся за такое, нужно было идти до конца. Нужно было самому подыскать для Ван Дейка новое вместилище. Но господин целитель чурался грязной работы, пустил всё на самотёк, и судьба сыграла с ним злую шутку. Ты ведь знаешь, кто стал вместилищем номер восемь? Впрочем, своего Сокол всё равно не упустил, — Акопян усмехнулся, и его усы по–тараканьи зашевелились. — Его брат, то, что от него осталось, прожил ещё семь дней от дня дарения. И если думаешь, Сокол просто сидел рядом и держал его за руку, ошибаешься. Я видел тело: следы инъекций, ожоги в местах крепления электродов… Конечно, все решили, что так он удерживал Ван Дейка, чтобы тот не разгулялся, но я‑то знаю правду. А теперь и ты тоже.

— И что мне с ней делать?

Была б моя воля, я забила бы эту правду обратно в его глотку…

— Обдумать для начала. — Некромант вынул из кармана часы на длинной цепочке и щёлкнул золотой крышкой, по которой растеклась чёрная капля. — Твоих куриных мозгов ведь хватит на то, чтобы прикинуть, что ждёт твоего приятеля Серёжу через недельку? Хочешь дать ему новый образец для опытов?

— Хочешь, чтобы я отдала его тебе? — спросила я в том же тоне.

— Увы, мне теперь без надобности. Разве что принесёшь ещё и украденные Соколом файлы.

Часы на цепочке раскачивались в такт его шагам, пока Акопян картинно прохаживался передо мной, видимо, подсмотрев похожую сцену в каком‑то фильме. Блестящая тёмная капля, то уменьшалась, то увеличивалась, на несколько секунд всецело завладев моим вниманием, так что я едва не пропустила следующую фразу некроманта.