Юрий Гаврюченков - Кладоискатель и сокровище ас-Сабаха Страница 55

Вспомнив о господине Маркове, я посмотрел на часы. Почти семь... Раньше одиннадцати беспокоить директора магазина вряд ли стоило. Оставшееся до визита время можно было посвятить здоровому сну, но спать не хотелось, и я решил поваляться в ванне. Следовало отмыться от вони, усталости и... скверны. Произошедшее вчера наложило на меня отпечаток, я ощущал свершенное злодейство как прилипшую к коже грязь. Странно, раньше такого чувства не возникало.

Испоганенную одежду я сложил в пакет. Тряпки не отстирать от мерзости греха, проще выкинуть и забыть. С грехами было сложнее.

На голом теле остались лишь перстень и браслет. Древние вещицы придали руке вид царской длани. Не хватало только... Кинжал!

Обругав себя последними словами, я метнулся в прихожую и выудил из куртки кинжал. Выхватил из ножен, осмотрел. Хвала Всевышнему, клинок не успела тронуть ржавчина. Я вымыл оружие в горячей воде и насухо вытер чистым полотенцем. Так-то лучше. Клинок даже стал светлее. Отмылся? Или... Я усмехнулся. Побывал в бою и напился крови?

Я ненадолго задержался возле вешалки, любуясь драгоценной джамбией Хасана ас-Сабаха. Кинжал сидел в руке как влитой, я с трудом втискивал пальцы между массивной гардой и громадным навершием. Несмотря на то, что рукоять сделали явно под узкую кисть, держать ее было удобно как прямым, так и обратным хватом. Девятьсот лет назад древний мастер сработал на славу, вложив в изделие пресловутую магию кузнеца. Впрочем, неудивительно – ковал для святого! Я повертел джамбию, меняя хват, клинком к себе, клинком от себя. Всякий раз массивная рукоять крепко ложилась в ладонь, делая кинжал естественным продолжением конечности. И так же естественно было двигать им снизу вверх, вспарывая загнутым внутрь лезвием противника от паха до грудины, или рассекать ему горло нижней, выгнутой наружу стороной клинка. Рука двигалась сама, словно я годами учился резать живых людей. Кинжал подсказывал траекторию удара. Это было оружие тесной схватки. Умное, свирепое и беспощадное.

Кинжал действительно был воплощением террористической доктрины исмаилитов – клинка как оружия политической борьбы. Джамбия Старца Горы была кинжалом кинжалов фидаинов, подобно тому, как небесный Коран является книгой всех существующих на земле Коранов.

Я вернул оружие на место, наполнил ванну и погрузился в горячую воду. Влажные рубины на браслете блестели подобно каплям свежей крови. Ее немало пролилось из-за этих реликвий, наделяющих владельца могуществом и властью. Я вспомнил, как Афанасьев хвастался, что может определить подлинность антика по исходящим от него вибрациям. Петрович мог. Через его руки прошла тонна этого добра. У заслуженных предметов есть история, своя судьба, они пожили яркой жизнью в симбиозе с прежними владельцами. Личные вещи Хасана ас-Сабаха обладали богатыми воспоминаниями.

Они отыскали своего истинного владельца.

Только сейчас мне представилась возможность изучить перстень шейха аль-джабаль. Я покрутил кольцо, но с пальца снимать не стал. Перстень смотрелся на своем месте. Он был как загадочная игрушка, притягательная и заманчивая. Мокрое золото ярко блестело, а плоский отполированный изумруд казался окном в прекрасный и пленительный мир – кто ли далекого детства, то ли чего-то более раннего... гораздо более древнего.

– Я никогда не расстанусь с тобой, – сказал я этому миру, и он отозвался, ласковой и бодрящей волной затопив плечи, руки и голову. Я словно глядел откуда-то сверху, из-под потолка, мгновенно увеличившись в размерах, как раздувается воздуш ный шар, накачиваемый из мощного баллона. На мгновение мне показалось, что я действительно вырос, такое появилось ощущение превосходства над всеми остальными людьми, ощущение знания чего-то ранее неведомого. Мне помогал могущественный союзник, который делал мой ум острее и прозорливее. Это было чудесно, и я осознал, что могу наслаждаться игрой с людьми.

Я удовлетворенно рассмеялся, добавил горячей воды и погрузился в блаженную дрему. Я уже начал видеть сны, при этом краем бодрствующего сознания понимал, что сплю. Мне привиделось, будто я разговариваю с Лешей Есиковым. Подлый стукач подстригся под рокабилли – у него начинали отрастать бакенбарды и был зачесан куцый напомаженный кок.

– Знаешь, в чем польза падения Сатаны? – горячо доказывал я.

– В сладости искушений, которыми он нас испытывает?

– Нет. В огне! Когда создал Господь Адама, то повелел Сатане поклониться человеку, но сказал Сатана: «Я лучше Адама, ибо Ты создал меня из огня, а его из глины». Сатана исполнился гордыни и не поклонился Адаму. Ослушался Творца и впал в неверие. Замыслил бунт и был низвержен с Небес. С тех пор воспылал Сатана ненавистью к детям Адама. Но в борьбе с ним закаляется человек. Ибо раскаляется глина от огня и, одолев огонь, становится крепче камня.

– А если глина не одолевает огонь? Тогда она рассыпается в прах.

– Человек одолевает огонь, а не глина. Человек всегда одолевает Сатану!

Я проснулся, словно от толчка. На самом деле я проснулся от холода. Вода давно остыла. Мне еще что-то снилось, но запомнил я только отрывок нашего с Есиковым спора.

Меня била дрожь. Я вылез из ванны и поспешил в кабинет, к часам. «Проспал! – испугался я. – Заснул и все проспал!» Почему-то спросонок меня пугала мысль, что я не успею встретиться с Борисом Михайловичем в одиннадцать. Вытираясь на ходу полотенцем, я вбежал в комнату, споткнувшись о кулек с золотом, и увидел на циферблате стрелки, задранные, как усы довольного пожарного.

– Десять десять, – пробормотал я, от сердца от легло.

Спешить, собственно говоря, было некуда. Одиннадцать часов – это начало рабочего дня директора антикварного магазина. Господина Маркова можно навестить и в двенадцать, и в час, ничего не изменится. Под влиянием здравого смысла опасюк унялся.

– В ад всегда успеем, – бодро рассудил я и от правился готовить завтрак.

К салону «Галлус» я подъехал в начале первого, не потрудившись предупредить Бориса Михайловича. По дороге я завернул в магазин и купил новую куртку из тонкой коричневой кожи. Являться к приличному человеку в «боевой» кожанке, покоцанной об асфальт и распоротой на плече бандитской пулей, я счел недостойным истинного джентльмена. Хватит моей помятой и побитой в хлам машины. Наскоро обновив гардероб, ринулся в антикварную лавку. Удачно запарковался напротив крылечка и достал трубку.

– Борис Михайлович? Доброе утро, Илья Потехин вас беспокоит. Хочу кое-что показать.

– Когда вы будете?

– Да вот прямо сейчас и зайду.

С этими словами я выскочил из машины, вытянув газетный сверток с блюдом и холщовую сумку, в которой лежала чарка, два портсигара и несколько разномастных ложек с вилками. Сумку нацепил на плечо, сверток сунул под мышку, захлопнул дверцу, вздохнул, оглядев убитую тачку, квакнул сигналкой и вошел в салон.