Виктор Бурцев - Зеркало Иблиса Страница 55

Подполковник не испытывал угрызений совести – собственно, он не испытывал их давно, с тех самых пор, как дал согласие работать на британскую разведку. Тем более ему не нравился ни ворчливый профессор, ни заносчивые немецкие офицеры, которые пусть и были хорошими военными, но к Альтобелли относились несколько высокомерно.

Немцы не любили своих союзников, и тому имелись веские основания. Итальянцы, кроме разве что пары дивизий, воевали из рук вон плохо, все их огрехи приходилось искупать кровью немецких частей, и Альтобелли понимал, что постоянно находиться в роли младшего, всеми не любимого и шпыняемого братца Третьего Рейха Италия сможет очень недолго. До тех пор, пока в ней окончательно отпадет нужда. Поэтому подполковник, который считал себя патриотом, решил, что с Германией ему и его стране не по пути.

Единственный раз, когда Альтобелли – тогда еще капитан – встречался с Муссолини, остался в его памяти навсегда. Дуче, энергичный и жизнерадостный, осматривал только что принятый на вооружение средний бомбардировщик Z-1007 «альционе». Поглаживая лопасть винта огромного тысячесильного двигателя «пьяджио», он интересовался у конструкторов, каковы бомбовая нагрузка самолета, практический потолок, может ли бомбардировщик нести торпеды. Альтобелли в числе несколькх авиационных офицеров находился тут же и был приглашен отметить событие стаканчиком вина.

Один из штабистов, полковник Мингоцци, спросил у дуче, какого тот мнения о Люфтваффе и сильно ли итальянские ВВС проигрывают в сравнении с немецкими. Дуче ответил уклончиво – мол, дело не только в технике, но и в людях, а герои Италии… и все в таком роде. Но именно тогда Альтобелли понял, что Муссолини прекрасно осознает свою марионеточность, зависимость от Гитлера.

И ему стало противно.

От размышлений подполковника отвлек Кельтен. Оставив профессора в кабине, обер-лейтенант, в британской полевой форме и со «стэном» на плече, уселся на корточки рядом с Альтобелли и спросил:

– Знакомые места, господин подполковник?

– Да, я здесь проезжал один раз.

– Не нравится мне тут… – пожаловался Кельтен. – Пусто… Слишком тихо…

– А чего вы ожидали? Это пустыня.

– Не понимаю, зачем нас сюда загнали. Война, мы должны заниматься своим делом, прыгать с самолетов на головы русским или англичанам, а вынуждены жарить задницы здесь, в Ливии… Извините, подполковник.

– Пустое… Неужели вы думаете, что я поехал сюда с большой радостью?

– Вам проще, у вас в кабине не сидит профессор, – улыбнулся Кельтен.

«Черт возьми… Этак мне станет его жаль, – подумал Альтобелли. – Парень-то вроде не плохой. Ладно, еще раз будем надеяться на благоразумие британцев. Поскорее бы они явились, мы ведь забираемся все глубже и глубже…»

– Мы забираемся все глубже и глубже, – повторил обер-лейтенант, словно подслушав мысли подполковника. Менее тренированный человек дернулся бы, но Альтобелли удержался, ограничившись замечанием:

– Маршрут достаточно простой. Тут есть куда более неприглядные места, обер-лейтенант. Благодарите бога, что нас направили не туда.

– Мне уже все равно. – Кельтен махнул рукой, – Жарко, мерзко…

– По машинам! – донесся до них окрик капитана.

47

…или у них другой бог…

Через час отряд не двинулся. Оказалось, что второе колесо тоже повреждено, но по какой-то причине этого никто не заметил раньше. Пришлось задержаться еще на некоторое время, а после того, как колесо было восстановлено, Фрисснер отдал приказ осмотреть все машины на работоспособность и, коли возникнет такая надобность, произвести необходимый ремонт.

Богер и Каунитц, прихватив для верности всех свободных от дежурства солдат, ползали по грузовикам, как муравьи, ругались и проклинали все на свете, кроме своего командира, потому что сам Фрисснер ползал вместе с ними.

Ягер и Юлиус Замке расположились в тени легкового «фиата» и смотрели на эту суету с философским спокойствием. Замке по-прежнему слегка побаивался грозного штурмбаннфюрера и поэтому сидел тихо, напряженно обхватив колени руками. Ягер же расслабленно развалился на песке, изредка прихлебывал из фляги коньяк, который, казалось, имелся у него в неограниченных количествах.

Замке от предложенного напитка отказался.

– Так скажите, профессор, что там за ересь с пятью зеркалами, а? – Ягер фамильярно положил руку на плечо Замке.

Юлиус слегка вздрогнул.

– Да не дрожите вы! – Ягер хлопнул профессора по плечу. – Какого черта, в самом деле? Я вас не бил, я вас в лагерь не загонял… Что за нелепости?

Замке прокашлялся:

– Видите ли, штурмбаннфюрер… Ваше поведение не слишком отличается от поведения тех, кто меня в лагере… опекал.

– Да? – Ягер удивился.

– Да…

– Это хорошо… Нет, в самом деле, хорошо! Не обижайтесь дорогой профессор, но человек моей… – Ягер подумал, подыскивая слова, – специализации? Да, специализации… Он не должен сильно расслабляться и терять форму. Особенно в военное время. Когда враг не дремлет и готов запустить свою грязную руку в наши стройные ряды. – Ягер засмеялся. – Как сказано?! А?! Как сказано!

– Да уж, – вздохнул профессор. – В лучших традициях…

Вот такой Ягер – здраво рассуждающий, тонко острящий – пугал Юлиуса куда больше, чем пьяный грубиян. На тупых и однообразных служак Замке насмотрелся в лагере. «Шапки снять! Шапки надеть! Как стоишь, свинья?!» А Ягер – артист, и никогда не знаешь, каким он станет через секунду, не говоря уж о том, каков он на самом деле…

– Это точно, это точно… – Штурмбаннфюрер наконец успокоился и крепче сжал плечо Замке. – Но вам, Юлиус, бояться, собственно, нечего. Ведь так?

– Наверное. Хотя… – Замке набрал в грудь побольше воздуха. Решился. – В наше время бояться всегда есть чего.

– Очень многозначительно сказано, – невозмутимо проговорил Ягер. – Узнаю интеллигентного человека. В ваших устах даже бунт выглядит, как строка из научной диссертации. Вы не человек действия.

– Да, возможно. – Замке очень хотел стряхнуть с плеча вцепившуюся руку штурмбаннфюрера, но он боялся.

– Вы не человек действия. – убежденно повторил Ягер. – Вы интеллигент. Поэтому и загремели в Бельзен, а не, скажем, в Освенцим. Вы по большому счету безобидный человечек. Вся интеллигенция – очень безобидная штуковина. Вы любите поговорить, дымя дешевыми сигаретами, пошуметь… А толку? Вы бы взяли в руки винтовку?

– Если бы пришлось… Хотя…

– Чушь! Вы бы никогда не взяли в руку винтовку! Вы не способны убить человека, даже если он будет на ваших глазах насиловать вашу же жену, а ружье будет стоять за дверью. Вы безобидный человечек. И знаете, Юлиус, я вас боюсь!