Анатолий Днепров - «Мир приключений» 1963 (№09) Страница 56

Но, проснувшись среди ночи, Виктория увидела рядом рдеющий огонек папиросы.

— Что, милый? Опять он… “Ауфвидерзеен”?

— Нет. Ты спи! Просто думал о жизни, о нас с тобой.

Окна зашторены. В комнате тишина, мрак. Только часы повторяют одно и то же, спрашивают осторожно: “Кто ты? Что ты?” Или она где-то читала об этом?..

— Слушай, — негромкий голос Шубина. — Я все думаю о слове, которого не знал Олафсон. Может, это не одно слово, а три: “Ю энд ай”? Помнишь: Нэйл крикнул в лагере? Очень сильные слова, верно? Если бы штурманы всех морей, капитаны, лоцманы, судовые механики, матросы сказали друг другу: “Ю энд ай”, что случилось бы тогда с “Летучим”? Камнем бы упал на дно!

— А потом бы опять всплыл.

— Не дали бы ему всплыть! Блокировали бы его во всех норах! Установили бы всеокеанскую блокаду!.. Олафсон это не смог бы один. Это могут только все сообща. Я, ты, Нэйл! Все, кому “Летучий” враг. Простые, обыкновенные слова, когда их произнесут сотни тысяч людей, могут остановить, оглушить, убить! И потом, как в сказке, все фарватеры станут чистыми, свободными для плавания кораблей…

Он потушил папиросу и сразу же, без перерыва, закурил новую.

— Да, — медленно повторил он. — “Ю энд ай”, пароль штурманов…

Ночь. Полагалось бы спать. Но Виктория рада, что он не молчит. Выговорится — заснет.

— Я раньше знаешь какой был? Беспечный, ничего близко к сердцу не принимал. Я, наверно, поэтому и не понравился тебе вначале. Но, после того как пробыл несколько часов на “Летучем”, стал о многом думать по-другому. Не знаю, сумею ли объяснить. Ну, как бы окидываю сразу взглядом большое навигационное поле. Начал видеть свой фарватер и предметы не только вблизи, но и вдали. Например, стал задумываться о мире. Каким будет все, когда мы победим? Что я буду делать тогда? Я же катерник, профессиональный военный. Вот толкуют о самопожертвовании. Вызвал, мол, огонь на себя или выручал товарища с риском для жизни. А ведь от меня могут потребовать еще большего самопожертвования. Поставят пред светлые адмиральские очи и скажут: “Гвардии капитан-лейтенант Шубин! Отныне ты уже не гвардии капитан-лейтенант! Уходишь в отставку или в запас”. Работа, конечно, найдется. Буду штурманить на каком-нибудь лесовозе, китобое, танкере. В Советском Союзе кораблей хватит. А не хватит, еще построят. На бережку припухать не собираюсь.

— Я и не представляю тебя на берегу… Но почему ты вспомнил об этом?

— Начал было, понимаешь, уже задремывать, и вдруг померещился верещагинский “Апофеоз войны”. Только пирамида сложена не из черепов, а из военных кораблей. Так быстро прошло перед глазами, как это бывает, когда засыпаешь.

— Мы с тобой рассматривали вчера альбом. Там есть Верещагин.

— Да. Я и стал вертеть в уме эту пирамиду, прилаживай ее то к одному, то к другому морю. Наступит же, думал я, время, когда военные корабли не понадобятся больше людям. Мир! Всюду мир! Тогда, в назначенный день и час, двинутся к какой-нибудь заранее выбранной бачке военные флоты всех государств, берега которых омывает это море. Сойдутся вместе, отдадут друг другу воинские почести, приспустят флаги… банка — нечто вроде фундамента, понимаешь? Сначала на нее лягут линкоры, крейсеры, авианосцы. Вторым слоем — корабли поменьше. И вот в море новый железный остров-память о прошлых войнах!

— Выходит, как бы мусорные кучи, свалка, так я поняла?

— Нет! Не свалка. Памятник! Ведь на кораблях сражались и умирали люди. Многие из них были, конечно, обмануты, сражались за высокие прибыли для разных виккерсов и круппов. Но они жизнью заплатили за свою доверчивость. Это скорей уж могила неизвестному моряку.

— И торговые корабли, проходя мимо железного острова, будут давать длинные, протяжные гудки в память погибших?

— Правильно. Теперь ты поняла.

В темноте лиц не видно. Но по голосу Виктории можно догадаться, что она улыбается:

— Неужели и твои торпедные катера топить?

— Катера?..

В растерянности Шубин забормотал:

— Топить?.. А если приспособить для мирных целей?.. Например, доставлять в порты корреспонденцию?.. Скорость у них уж очень…

Пауза.

— Нет! И мои катера тоже! — решительно сказал он. По тут же поспешил добавить: — Зато их, и, ж самые легкие, на вершину пирамиды!..

3

В марте 1945 года почти вся бригада торпедных катеров сосредоточилась в районе Клайпеды. Только катера Шубина оставались еще в Ленинграде. Им предстояло догнать бригаду по железной дороге, на платформах.

Сам Шубин вместе с инженер-механиком должен был прибыть в Клайпеду заранее, чтобы все подготовить для выгрузки катеров, спуска их на воду.

Настал день отъезда.

Пока Шубин укладывал чемодан, Виктория ходила по комнате, трогала безделушки на этажерке, бесцельно переставляла их.

— Что с тобой?

— Волнуюсь.

— Но почему? Ты не первый раз провожаешь меня.

— Да. И с каждым разом волнуюсь все больше.

Шубин порылся в чемодане, достал маленьким осколок, будто взвешивая, подбросил на ладони:

— Лови! Когда станешь бояться за меня, вынь, посмотри — и пройдет!

Осколок имел свою коротенькую историю. В одном морском бою Шубин нагнулся к тахометру, чтобы проверить число оборотов. Выпрямляясь, он зацепился за что-то карманом. Оглянулся: в верхней части борта зияла только что появившаяся рваная дыра! Это за спиной промелькнули осколки снаряда. Не нагнись Шубин к тахометру…

Уже по возвращении на базу боцман отыскал в рубке один из осколков.

— Видишь? Ни снаряды, ни пули на море не берут! А на суше я не воюю.

— И ты совсем не боишься? Никогда?

— Ну, так лишь дураки не боятся. Просто я очень занят в бою. Некогда бояться… Нет, вот где я страху-то натерпелся! В госпитале прошлым летом.

— Почему?

— На больничной койке очень боялся помереть. Склянки эти, банки, духота!.. Помирать — так уж красиво, с музыкой! Под стук пулеметов, мчась вперед на своей предельной скорости! У нас в сорок втором году так один офицер умер: как стоял в рубке, так мертвый и остался стоять. Склонился головой на штурвал и… — Он спохватился. — Да что это я? Тут победа на носу, а я о смерти завелся!

Виктория, присев на стул, задумчиво смотрела на Шубина. Маленький осколок лежал, уютно спрятавшись между ее ладонями.

— Он был теплым?

— Даже горячим.

— Хорошо. Я буду беречь его, как ты велишь.

Она подарила ему перед отъездом цветы, букетик цветов. В поисках их обегала весь город. И наконец нашел в оранжерее на улице Добролюбова. Там высаживали во время блокады редис и лук. Теперь снова занялись цветами.