Марк Твен - Прогулка заграницей Страница 57

— Я разскажу вамъ объ этомъ человѣкѣ. Было это во времена Джэксона. Лучшею гостинницей была тогда гостинница Гадсбая. Человѣкъ этотъ пріѣхалъ изъ Теннеси около 9-ти часовъ утра, пріѣхалъ въ великолѣпномъ экипажѣ, запряженномъ четверкою лошадей, съ чернымъ кучеромъ и прекрасною собакою, которою онъ, очевидно, очень гордился; когда онъ подъѣхалъ къ Гадсбаю, то и клеркъ, и хозяинъ, и вся прислуга высыпали встрѣчать его; но онъ сказалъ «не надо, не надо» и, выскочивъ изъ экипажа, приказалъ своему кучеру ожидать его, сказавъ, что ему нѣтъ времени даже поѣсть, что онъ только получитъ маленькую ассигновку, сейчасъ же пойдетъ въ казначейство, получитъ деньги и поѣдетъ назадъ въ Теннеси, куда ему необходимо вернуться какъ можно скорѣе.

«Хорошо. Около 11 часовъ ночи онъ вернулся и заказалъ себѣ постель, а лошадей распорядился поставить въ конюшню; ассигновку, по его словамъ, онъ получитъ на другой день утромъ. Это было въ январѣ, вы понимаете, въ январѣ 1834 г., 3 числа въ среду.

„Отлично, 5-го февраля онъ продалъ свою элегантную коляску и купилъ другую подешевле, похуже сортомъ, сказавъ, что и такая будетъ достаточно хороша, чтобы отвезти на ней домой деньги, а объ изящности онъ не хлопочетъ.

„11-го августа онъ продалъ пару своихъ прекрасныхъ лошадей, сказавъ, что всегда думалъ, что ѣздить по этимъ сквернымъ горнымъ дорогамъ лучше парою, чѣмъ четверней, и что сумма, которую ему предстоитъ получить не настолько велика, чтобы ее нельзя было довезти до дому на парѣ.

«Въ декабрѣ, 31-го числа, онъ продалъ еще одну лошадь, говоря, что для такого легкаго экипажа совершенно за глаза и одной лошади для небольшихъ разъѣздовъ, тѣмъ болѣе что зима давно уже установилась и дороги находятся въ прекрасномъ состояніи.

„17-го февраля 1835 г. онъ продалъ прежній экипажъ и купилъ дешевый, плохенькій бегги, сказавъ, что бегги гораздо удобнѣе для грязныхъ, размытыхъ весеннихъ дорогъ и что онъ всегда хотѣлъ испробовать бегги по этимъ горнымъ дорогамъ.

„1-го августа онъ продалъ и бегги и купилъ какую-то полуразвалившуюся одноколку, будто бы потому, что ему хочется посмотрѣть, какъ будутъ таращить глаза, точно никогда въ жизни не видавшіе раньше одноколки, всѣ дураки въ Теннеси, когда онъ вернется домой.

«Отлично, 29-го августа онъ продалъ своего чернаго кучера на томъ основаніи, что, имѣя одноколку, совсѣмъ не нуждается въ кучерѣ, тѣмъ болѣе что для двоихъ въ одноколкѣ даже не хватаетъ и мѣста, между тѣмъ какъ Провидѣніе не каждый же день будетъ посылать ему такого дурака, который бы согласился отсчитать ему 900 долларовъ за такого плохого негра, какъ его кучеръ; онъ будто бы уже давно собирался избавиться отъ этого животнаго, но не могъ же онъ выкинуть его за окошко.

„Восемнадцать мѣсяцевъ спустя, т. е. 15-го февраля 1837 г., онъ продалъ одноколку и купилъ сѣдло, говоря, что доктора давно совѣтуютъ ему ѣздить верхомъ, а, кромѣ того, не дуракъ же вѣдь онъ, чтобы рисковать своей шеей, разъѣзжая среди зимы поэ тимъ проклятымъ горамъ въ колесномъ экипажѣ.

„9-го апрѣля онъ продалъ сѣдло, говоря, что при той скверной подпругѣ, какая оказалась у его сѣдла, онъ не желаетъ подвергать свою жизнь опасности, ѣздивши на немъ по распустившимся отъ апрѣльскихъ дождей дорогамъ, что онъ лучше будетъ ѣздить совсѣмъ безъ сѣдла и чувствовать себя вполнѣ безопаснымъ отъ всякой случайности, тѣмъ болѣе что онъ и всегда ненавидѣлъ верховую ѣзду на сѣдлѣ.

«24-го апрѣля онъ продалъ и лошадь, сказавъ: „Хотя мнѣ уже 57 лѣтъ, но я здоровъ и бодръ; это даже нехорошо въ такую прелестную погоду ѣздить постоянно верхомъ; для такого здоровяка, какъ я, нѣтъ ничего лучше, какъ пѣшія прогулки по живописнымъ холмамъ среди распускающихся деревьевъ — что же касается до моей получки, то такой маленькій пакетикъ отлично можетъ снести и моя собака. Итакъ, завтра утромъ я встаю какъ можно раньше, получаю свои деньги и отправляюсь домой въ Теннеси на собственныхъ ногахъ и говорю, наконецъ, этому Гадсбаю послѣднее „прощай“.

„Въ іюнѣ, 22-го числа, онъ продалъ собаку, говоря: «Чтобы чортъ ее взялъ, эту проклятую тварь! Куда бы вы ни пошли съ нею погулять въ этихъ прекрасныхъ мѣстахъ, вездѣ непріятности: то гоняется за бѣлками, лаетъ и визжитъ, то въ рѣку залѣзетъ, просто нѣтъ возможности ни помечтать, ни полюбоваться природой, такъ что я предпочитаю нести свой сверточекъ самъ, такъ оно будетъ гораздо спокойнѣе; нельзя положиться въ денежныхъ дѣлахъ на собаку — она черезчуръ замѣтна. Прощайте, прощайте, говорю это ужь въ послѣдній разъ, такъ какъ завтра рано утромъ отправляюсь съ веселымъ сердцемъ на собственныхъ здоровыхъ ногахъ домой въ Теннеси!»

Онъ кончилъ, наступило молчаніе, прерываемое только шумомъ вѣтра и ударами мокраго снѣга. Мистеръ Ляйкинсъ нетерпѣливо возразилъ:

— Ну, и что же?

— Да ничего, — отвѣтилъ Рилей, — это случилось тридцать лѣтъ тому назадъ.

— Хорошо, хорошо, но что же дальше?

— Я очень друженъ съ этимъ древнимъ патріархомъ. Каждый день вечеромъ онъ приходитъ ко мнѣ проститься. Часъ тому назадъ я видѣлся съ нимъ по обыкновенію; онъ отправляется завтра утромъ въ Теннеси; говорилъ, что разсчитываетъ получить свои деньги и тронуться въ дорогу раньше, нежели такой полуночникъ, какъ я, встанетъ съ постели. Слезы стояли въ его глазахъ, такъ онъ былъ радъ, что скоро еще разъ увидитъ свой старый Теннеси и всѣхъ друзей.

Опять наступило молчаніе, прерванное, наконецъ, незнакомцемъ.

— И это все?

— Все.

— Однако, принимая во вниманіе, что теперь ночь и такая скверная ночь, мнѣ кажется, что исторія ваша черезчуръ уже длинна. Но что же дальше?

— О, ничего особеннаго.

— Да, въ чемъ же, наконецъ, смыслъ всего этого?

— О, да почти никакого. Только, если вы не очень ужь спѣшите возвратиться въ С. Франциско, получивъ назначеніе, то я бы посовѣтывалъ вамъ «остановиться у Гадсбая» и немного отдохнуть. Прощайте. Богъ да поможетъ вамъ!

Сказавъ это, Рилей преспокойно повернулся на каблукахъ и ушелъ отъ изумленнаго школьнаго учителя, неподвижная, фигура котораго, занесенная снѣгомъ, еще долго виднѣлась на мѣстѣ при слабомъ мерцаніи уличныхъ фонарей.

Онъ такъ и не получилъ мѣста почтмейстера. Возвращаюсь, однако, къ Люцерну и его рыболовамъ; послѣ почти девяти часовъ ожиданія я рѣшилъ, что тотъ, кто пожелаетъ дождаться, когда хоть одна изъ этихъ откормленныхъ опытныхъ рыбъ будетъ поймана на удочку, хорошо сдѣлаетъ, если «остановится у Гадсбая» и не будетъ очень спѣшить. Похоже на то, что въ теченіе послѣднихъ сорока лѣтъ ни одной еще рыбы не было поймано съ этой набережной, и тѣмъ не менѣе терпѣливый рыбакъ весь день сидитъ у воды, наблюдаетъ за своимъ поплавкомъ и, какъ кажется, вполнѣ доволенъ своею судьбой. Такихъ же довольныхъ, счастливыхъ и терпѣливыхъ рыболововъ и почти въ такомъ же количествѣ можно еще видѣть развѣ въ Парижѣ, на берегахъ Сены, хотя общая молва и утверждаетъ, что единственная добыча, которая за послѣднее время была тамъ поймана — это дохлыя собаки и кошки.