Анатолий Музис - Кто приходит первый. Из рассказов геолога Страница 6

Эйно копает последний шурф. Номер шурфа 607. Василий ищет место для перехода. Он найдет, за него можно быть спокойным.

И он-таки соорудил переход. Свалил березу, она не достала до другого берега, свалил вторую – косо, третью, четвертую – тоже неудачно. Рассердился, перешел на другое место и пятая береза легла мостом. Но у этого моста середина под водой. Опираясь на шесты и хватаясь за ветки перебрались и только тогда заметили домик.

В небольшом ярочке, в излучине Пучеглазихи, окруженный редким березнячком, он стоял напротив левого, сплошь затаеженного берега, такой аккуратненький и уютный, что мы невольно остановились. И вот тут, на границе тайги, у порога Енисея, я снова почувствовал, как мне жаль покидать эти места, этот домик, ночлеги у костра, пальники, ельники, согры, гари – все, что еще так недавно мы проклинали. Я предложил здесь переночевать. Лучше прийти в деревню днем, чем ночью. И вот снова пылает костер. Неужели это последний костер, последняя ночь в тайге. И радостно, и грустно, и не верится.

Я чистил рябчика, когда мне послышался в лесу человеческий крик. Я прислушался, крик не повторился. Мои товарищи сидели спокойно и я решил, что мне показалось. Но через некоторое время снова раздался крик, только на этот раз он больше походил на рев. Василий вскочил и бросился к ружью. Стало тихо.

– Медведь, – сказал Василий.

– По моему, это кричал человек, – засомневался я.

Анатолию Романовичу и Эйно тоже показалось, что это человеческий голос, а так как мы ночевали у человеческого жилья, то, возможно, это был голос хозяина. Встреча в тайге с человеком иногда бывает опасней встречи со зверем. Мы насторожили оружие, а Василий, который знал также и хозяина этой заимки, вышел на бугор и закричал:

– Эй, люди! Мы тоже люди! Иван Федорович, это я, Василий Килин.

Лес молчал. Василий крикнул еще раз. Тишина. И вдруг мы все ясно различили рев. Да, это был медвежий рев. Он слышался потом всю ночь из одного и того же места, то громко, то тихо, то далеко, то близко.

– Медведица с медвежатами на берлоге, – определил Василий.

Мы сидели вслушиваясь в этот рев. Иногда он слышался в другой стороне и ближе, очевидно медведица ходила осматривать нас. О сне всем вместе нечего было и думать. Спали парами – Эйно и Василий, потом я и Анатолий Романович. От костра веяло теплом и мы сидели и говорили о геологии, о литературе, о Москве и Сибири, о тайге и о доме.

Я сидел у огня, прислушиваясь к реву медведя, и думал: «Вот мы и вышли… Редкий охотник заглядывает сюда. Интересно, что будет здесь лет через пятнадцать?

Так прошла эта последняя ночь.

7

До Колмогорова мы предполагали 7—8 км. Обстановка была настолько ясна, что мы уже редко заглядывали в карту. Тропа, которая было вдруг затерялась, вывела нас к болоту, через которое пролегала гать. здесь уже сбиться было невозможно и мы, мокрые, как водится, по колено, устремились в наш последний переход. В Колмогорово мы рассчитывали прийти через 2—2.5 часа, но вот мы идем уже четыре часа, пять часов, болото сменяется лесом, лес опять болотом. Потом снова лес. Тропа все лучше, шире, обхоженней, но до чего же долго тянутся эти последние семь километров. Кажется, нет им конца. Но вот мелькает просвет, еще просвет и ура!.. Енисей, деревня, люди. Как бегун, достигнув финиша, рвет ленточку, так и мы, выбежав из тайги, единым духом перемахнули через изгороди и устремились к людям с вопросом:

– Какая деревня?

И ответ совершенно неожиданный:

– Нижне-Савино.

Так вот оно почему семь километров тянулись так долго. Мы где-то уклонились и из семи они стали семнадцатью. Впрочем, теперь это неважно.

Вечером звонили в Енисейск. Возгласы удивления:

– Кто говорит? Ананьев? Анатолий Романович, вышли?

И каждый, кто брал трубку, от секретаря до начальника экспедиции с облегчением произносили это слово – «вышли»?

Да, мы вышли. По этому поводу литр спирта, вареная картошка, суп с рябчиками и последней горстью риса, вареная сгущенка.

Мы вышли, вышли, вышли. Хочется петь и плясать от радости.

И хотя мы и не плясали, но пили и пели.

Завтра за нами обещали выслать самолет.

Разведчик никогда не занимает город, но по его следу движется целая армия. Оглядываясь на пройденный путь, я видел уже не болота, не чащу, а будущее этого замечательного богатого края. И я не променял бы свою беспокойную работу и эти костры в глухой, намокшей тайге ни на какие житейские блага.

8

Прошло несколько лет. Я собирался в очередную экспедицию, когда ко мне забрел мой старый институтский товарищ. Хотя он постоянно живет в Москве, мы давно не виделись, и я был рад ему. Приятель загадочно улыбнулся и сказал:

– Я зашел передать тебе привет.

– От кого?

– Угадай! Привет со значением.

Я перебрал десяток имен наших общих знакомых. Наконец Виктор улыбнулся и сказал:

– Тебе привет с Илюшиной заимки. Помнишь Василия и дедушку Савина?

Я чуть не подскочил на стуле.

– Ты был там?

Виктор засмеялся, довольный произведенным эффектом.

– Удивляться, собственно, нечему: ты же газеты читаешь. Разворошили тайгу! Мы сейчас ведем изыскательские работы для строительства Енисейской ГЭС. Ну, и прокладывается железная дорога от Ачинска. Она пройдет на правый берег Енисея к Нижне-Ангарскому железо-рудному месторождению. На базе этой руды и кузнецкого угля создается третья металлургическая база Союза, а там и за новый западно-сибирский комбинат примемся. Я, брат, теперь все время по командировкам летаю. Теперь опять на Обь-Енисейский водораздел собираюсь: там, в районе Чулымы и Подкаменной Тунгуски, найдены крупнейшие залежи бурого и каменного угля.

– Постой, постой, – остановил я его. – Зачем ты мне доклад, как в главке, читаешь? А что Илюшина заимка? Как Василий? И Савин Порфирьевич?

– Через заимку пройдет линия высоковольтной передачи единой энергосистемы страны, – продолжал неумолимый докладчик. – И будет твой дедушка Савин караулить подстанцию. А Василий работает на гидрологических исследованиях. Тебе Ананьев ничего не писал о нем? Василий ведь учится на заочном отделении геофака в Томске. И Гришутка тянется за ним.

Мы помолчали. Я думал о таежной заимке – такой далекой и в то же время несказанно близкой.

Мы сыграли партию в шахматы и Виктор поднялся.

– Дай-ка мне твои старые заметки, – сказал он, – прочитаю перед дорогой. Будем заканчивать то, что вы начали. В шестой пятилетке Сибирь будет в центре внимания. Там, где вы с трудом прорубали дорогу, можно будет проехать в автомобиле. И охота тебе сейчас снова забираться куда-то в глушь?

Он ушел, а я рассуждал: «Да, новая жизнь придет во многие районы Сибири. Но ведь думали об этом и вели изыскания еще задолго до того, как были утверждены реальные планы. Нет в нашей стране глухих и ненужных мест. Пригодится и та „дыра“, куда я теперь еду». И мне захотелось, чтобы те, кто сейчас работает по готовым картам и проектам, кто читает о новом строительстве в газетах и книгах, вспомнили о рядовых разведчиках, бредущих в непогоду и бездорожье с ружьем и лопатой на плечах и намечающих первые вехи будущего, которое становится нашим настоящим.

Товарищ, когда реки потекут вспять и тебе, быть может, придется проплывать на комфортабельном теплоходе по Великому водному пути от Каспийского моря к Таймырскому полуострову, проплывая этими местами вспомни о тех, кто в дождь и снег, в бездорожье, с лопатой и компасом, намечал первые вехи твоего Великого Завтра.

= = = = = = = = = =

Первооткрыватели

Глава первая

1

В марте небо уже синее, но морозы еще держат землю и тайга стоит запушенная до самых верхушек. И погода в марте переменчива. То сияет ослепительно-яркое солнце и такая тишина, что упадет снежный ком с ветки и по лесу гул катится, а то налетит пурга, закрутит снегом и до весны не найти следа. Не выходит в такое время человек, хоронится зверь и птица.

Что же понадобилось в этот день самолету, ревом двух моторов силящегося перекрыть рев пурги?

Они летели низко. Стеклянная кабина пилота была плотно облеплена снегом и штурман, сдвинув боковые стекла, напряженно всматривался в проносившиеся под ними вершины гигантских елей. Снег забивал ему лицо.

– Прижмет нас, – хриплым голосом говорил он не поворачивая головы.

– Смотри лучше, – отвечал пилот. Он допустил ошибку. Надо было повернуть сразу, а им захотелось закончить маршрут. Теперь они пробиваются вслепую. Ни высоты, ни видимости.

В кабине магнитолога тоже было не лучше. Штурман уже давно перестал подавать ориентиры и вести дальнейшую съемку стало невозможно. Марина выключила магнитометр и подошла к кабине пилотов. Она хотела спросить, как дела, но, взглянув на фигуры пилота и штурмана, промолчала.