Юрий Пшонкин - Пленник волчьей стаи Страница 6

Первым утонул белогрудый. Но Дарка не видела его гибели: ее неудержимо затягивало под залом — скопище старых стволов, коряг, смытых паводками с берегов и застрявших на стремнине. Уже почти захлебнувшись, она попробовала зубами ухватиться за какой-то сук, но сил уже не было…

Только Крепыш пока еще держался: его отнесло к небольшой заводи, где течение было не такое быстрое, как на середине реки. Эта заводь позволила ему немного отдышаться, откашляться: воды он нахлебался предостаточно. Крепыш попробовал было выбраться на берег, но тот был глинистый и крутой. Река потащила полуживого волчонка дальше, однако на стремнину он не попал — на его счастье, впереди была другая, теперь уже настоящая большая заводь, которая довольно далеко вклинилась в пологий берег. В нее-то и внесла холодная равнодушная Апука почти совсем захлебнувшегося Крепыша.

Когда лапы закоченевшего от холода и обезумевшего от страха волчонка коснулись гальки, он из последних силенок рванулся из воды, вскарабкался на берег и вполз в спасительную зеленую стену травы. Нет, не зря, видно, таскал он по острову тяжелое бревно — оно явно прибавило ему сил…

Сын Дарки миновал лес и остановился на краю огромного плато, которое постепенно поднималось к горному хребту. Это была тундра — царство птиц и ягод, мха и бесчисленных озер, рек и речушек. Перед ним, словно яранги диковинного стойбища, стояли кочки, облепленные мхом, поросшие изумрудными кустиками брусники, шикши, голубицы. И он пробежал по этой сказочной шири. Пустой желудок просил пищи. Голод заставлял волчонка все чаще и чаще останавливаться. Крепыш с надеждой принюхивался к просторам тундры, но ни единого запаха человеческого жилья, ни рыбного или мясного аромата не уловили его влажные ноздри. Сын Дарки побежал дальше, в сторону далеких синих гор.

Неутомимых зверей нет. Устают и волки. А он был всего-навсего щенком. Густая трава, буйные заросли кустарников, тугой непролазный кедрач, пружинящий мох заставляли напрягать последние силы притомившегося волчонка. А сил-то становилось все меньше. В конце концов Крепыш взобрался на высокую кочку у берега небольшого озера и жалобно завыл. И сразу же в сочной прибрежной траве послышался какой-то шорох. Из травы с шумом поднялась целая стая перепуганных уток. Крепыш кубарем скатился с кочки и вновь бросился бежать. Нигде ему не было покоя с тех пор, как он покинул остров. Отбежав довольно далеко, Крепыш в изнеможении прилег между кочек, свернулся клубком, засунул нос в брусничные кустики и сразу уснул.

Проснулся щенок от боли; комары сплошь облепили мордочку, которую он выставил наружу во сне. Крепыш вскочил, зафырчал, замотал головой и затрусил дальше по тундре.

Голод тут же напомнил о себе, желудок пронзила острая боль. Ноги плохо слушались. Волчонок остановился и опять, в который уже раз, заскулил-запричитал, призывая на помощь мать и хозяина.

Впереди показалось озеро. Это было то же самое озеро, от которого он убежал ночью, испугавшись взлетевших уток. Он хотел было повернуть назад, но тут что-то подсказало ему, что именно возле воды можно раздобыть пищу. Этим «что-то» был инстинкт, опыт, накопленный его бесчисленными предками. И волчонок, движимый этим всемогущим инстинктом, приступил к первой своей самостоятельной охоте.

Приблизившись к зарослям из редких кустарников и густой травы, Крепыш замер, повел носом и начал осторожно подкрадываться к зеленой, шуршавшей от ветра стене. Зачем? Он и сам еще не знал. Просто кто-то невидимый приказал ему действовать именно так. Вытянув морду, волчонок тихо-тихо пробрался к воде и замер: прямо перед ним сидела утка. Она беспокойно вертела головой. Крепыш прыгнул на нее, но утка, испуганно крякнув, вспорхнула и, отлетев немного, шлепнулась в воду, не переставая крякать. В гнезде закопошились темно-пестренькие птенцы. Не раздумывая, Крепыш прыгнул в гнездо — и теплый пушистый комочек оказался в его пасти. Пока он алчно расправлялся с одним птенцом, остальные успели продраться сквозь траву к воде и быстро-быстро поплыли к всполошенной матери.

Крохотный утенок не утолил голода. Наоборот, «проснувшийся» желудок, получивший малое, тут же запросил большего. Крепыш заметался по берегу, но выводок птенцов уплывал вместе с матерью все дальше и дальше. От досады волчонок хрипло и зло зарычал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Матерая росомаха преследовала оленуху уже второй день.

Когда старая оленуха, бродившая поодаль от стада, впервые увидела вонючую лохматую зверину на коротких лапах, она без труда убежала от нее подальше. Отбежав, оленуха спокойно принялась щипать молодую траву, свежие листочки на кустах. Но едва вошла во вкус, как услышала чьи-то шаги. Приглядевшись, оленуха снова увидела трусившую к ней росомаху. И опять без особой тревоги отбежала дальше и принялась объедать кусты тальника. Но не тут-то было — росомаха хоть и неторопливо, но неутомимо снова приближалась к ней, идя по следу.

Под вечер оленуху охватила паника: она так и не сумела вдосталь насытиться свежей листвой, ибо все время приходилось отбегать от настырного вонючего «охотника». Стадо, от которого страшный зверь отогнал ее, уже было далеко. Оленуха устала, и с каждым разом ее отрыв от росомахи сокращался. А та бежала и бежала по следу вроде бы и не очень быстро, зато без передышки.

В полночь оленуха, вконец измотанная погоней, решилась прилечь отдохнуть. Ноги ее дрожали от усталости, занемела шея, и рога, совсем небольшие, стали такими тяжелыми, что пригибали голову к самой земле. Отрадная истома разлилась по телу изможденной оленухи, и она прикрыла глаза, наслаждаясь долгожданным покоем. Но немного погодя, уже сквозь дрему, ее ноздри снова — в который раз! уловили пронзительно-вонючий запах, который донес до нее слабый ветерок. И почти сразу оленуха услышала знакомые ненавистные шаги…

У настырного лохматого преследователя были сильные, но короткие лапы, и состязаться в беге с оленухой росомаха, конечно, не могла. Зато у нее очень крепкие мышцы, неутомимые сердце и легкие. Поэтому нет в тундре, в лесах и сопках Камчатки выносливее зверя, чем росомаха. Выносливее, хитрее и коварнее.

Оленуха с трудом поднялась и снова побежала, то и дело оглядываясь на преследователя. Ее сердце готово было разорваться от усталости и страха, но жажда жизни гнала и гнала вперед.

К утру росомаха уже не выпускала жертву из виду. Расстояние между ней и оленухой все больше сокращалось.

К полудню оленуха уже еле держалась на ногах. Росомаха теперь без труда могла бы ее настичь, но не делала этого. Ей не нужна была еще такая добыча: часто росомахи предпочитают расправляться с добычей только после того, как животное изойдет потом. Запах потного тела загнанного оленя, зайца — сущее блаженство для этого необычного зверя.