Евгений Татаренко - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1976 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов) Страница 6

— Иди за мной! — Тимка шагнул в подъезд и через внутренний двор, через две сорванные с петель двери зашагал на параллельную улицу.

Ася молча семенила сзади. У выхода на улицу Разина Тимка жестом велел ей остановиться. В проеме входной двери, опершись грудью на тяжелую, толстую палку и глядя куда-то вверх по-над разрушенными зданиями, стоял бородатый, седой и недвижный, как статуя, старик. Должно быть, он вышел из дому впервые за много месяцев: раньше Тимка никогда не видел его на своей улице.

— Дедушка… — позвал он. (Тот медленно, тяжело оглянулся.) — Немцев там не видно? — спросил Тимка.

— Не видать… — глухим, дрожащим голосом ответил старик. — Должно, разведка была… Ночью они не войдут… Ждите утром, внучата… Дожили!.. — сказал старик, и голова его затряслась.

Никогда не видел Тимка, чтобы взрослые так вдруг, так открыто плакали. И Ася невольно прижалась к нему сбоку.

Тимка не знал, что можно сказать этому седому, старому человеку. Что еще не все кончено? Что наши вернутся?.. Тот и без него наверняка знал это.

— Ты подожди меня здесь, — шепотом предупредил он Асю, но та сразу крепко ухватилась за его рукав.

— Не буду, Тима! Я уже раз осталась!.. — Из глаз ее опять могли брызнуть слезы, и Тимка понял, что оставлять ее одну нельзя.

Старик опять глядел в неприветливое, темное небо над развалинами. Тимка незаметно положил на кирпичный приступок две банки консервов, чтобы, когда тот оглянется, увидел их, — больше он ничего не мог сделать для старика.

В подъезде своего дома Тимка снова передал сумку Асе, правой рукой стиснул в кармане рукоять ножа, левой включил фонарик и чуть не попятился, увидев перед собой мать Кравцова. В черной монашеской юбке до пят, в черной кофте и черном платке, повязанном низко на глаза, она выглядела колдуньей.

— Идем! — приободрил Асю Тимка, верно полагая, что Кравцов домой вернется не скоро. Если вернется.

— Федора не видел? — спросила старуха, когда они уже ступили на лестницу и отвели от нее луч фонарика.

Тимка остановился.

— Видели! — Он осветил ее. — Федор там с немцами целовался, «Хайль!» кричал! Он что у вас — подлец?

Лицо старухи перекосилось от злости. Что она хотела сказать — осталось тайной! Старуха увидела свою авоську.

— А это у вас откуда, а?!

— А это нам Федор Николаевич одолжил, — нахально соврал Тимка. — Его там фашисты на мотоцикле раскатывают — зачем она ему? — И они побежали вверх, на второй этаж.

— Ироды! — выкрикнула Кравцова.

— А ваш Федор — жлоб! — ответила ей сверху Ася, уже переняв у тетки Ангелины это новое выражение.

Кравцова что-то забормотала в ответ и побежала на улицу, искать сына.

Тимка заторопился. Дразнить Кравцову ему, конечно, не следовало. Но Тимка просто не удержался.

Время от времени подсвечивая себе фонариком, он вытряхнул из рюкзака рыболовные принадлежности, скомкав, сунул туда габардиновый плащ отца, вышитую подушечку с дивана. Верблюжьи одеяла украли, но два байковых сохранились. Тимка бросил их Асе, чтобы втолкала в рюкзак. Миллиметр слушалась беспрекословно.

Надо было одеть ее как-то потеплей. Но о материных платьях думать не приходилось. Даже Тимкины брюки волочились бы за ней по земле… Представив себе эту картину, Тимка спохватился, что брюки можно подвернуть. Бросил ей свои лучшие, от праздничного костюма, нашел клетчатую рубаху, серую шерстяную безрукавку.

— Переодевайся!

Миллиметр, сидя на корточках у рюкзака, боязливо съежилась.

— Чего ты, Тим?..

— Я сказал: переодевайся! — прикрикнул Тимка.

Ася взяла рубаху и стала натягивать поверх грязной кофточки.

— Кофту можно бы скинуть! — заметил Тимка.

— Я потом… — виновато всхлипнула Ася, запихивая брюки и шерстяную безрукавку в рюкзак.

Тимка хотел высказаться по поводу ее неуместной стыдливости, но нельзя было тратить время. Он отыскал в кухне аптечку: вату, бинты, йод — и, вскинув большой отцовский рюкзак за плечи, подхватил авоську с консервами.

— Идем!

Ася, нырнув за его спину, затолкала подол рубахи под юбку.

На лестнице и в подъезде никого не было.

А на улице уже темнела глухая, тревожная ночь. Ниточка догоревшей зари едва просматривалась над Семеновскими холмами, и где-то далеко-далеко мерцали над горизонтом неяркие всполохи. Слух улавливал чуть слышные отзвуки канонады с той стороны.

До самой бухты шли молча. Тимка вышагивал впереди. Ася, то чуть отставая, то бегом догоняя его, едва поспевала следом.

Около развалин рыбокомбината Тимка сбросил рюкзак на землю, немножко передохнул. Хорошо, что он отыскал это убежище…

Предупредив Асю, чтобы не разгибалась и не делала лишних движений, он втолкнул ее в низенький лаз под каменной плитой, сунул к ее ногам рюкзак, авоську с консервами, влез сам и передвинул деревянную балку над головой так, что она прикрыла вход.

Дальше передвигался, переставляя сначала рюкзак, потом авоську, потом за руку уводил вперед на полтора — два метра Асю.

Наконец они оказались под косо лежащей плитой, где хоть и нельзя было разогнуться, но хватало места, чтобы сесть и даже вытянуться на земле, когда придет время спать. Зажгли фонарик.

— Не обвалится?.. — тихо спросила Ася, тронув каменную плиту над головой.

Тимка пожал плечами:

— С какой стати… — Он вытащил из рюкзака плащ, одеяло, подушечку, велел расстелить на земле плащ и одно одеяло поверх него. Потом уселся лицом к темному проходу в развалинах. — Надень брюки, подверни. И надень безрукавку. Будет холодно. Грязное свое сними.

Минуту — другую не слышал за спиной никакого движения. Потом, что-то такое сглотнув, Ася зашуршала одеждой. Потом сказала:

— Все…

Когда он обернулся, она сидела в его широченных брюках, затянув кожаный ремень узлом на боку. И, обняв колени руками, глядела исподлобья, словно бы выжидая, как он воспримет ее новый наряд. Но с началом бомбежек многое переменилось, и то, отчего раньше он, может, хохотал бы до слез, теперь почти не вызывало веселья.

— Давай помажу… — отводя глаза в сторону, чтобы она не заподозрила насмешки, предложил Тимка и вытащил из рюкзака йод, бинты, вату.

Ася отказалась от его помощи. Тихо ойкая, сама прижгла ссадины, бинтовать, чтобы скорей зажило, не стала.

Пока шли сюда, пока устраивались, пока Миллиметр занималась царапинами — все так или иначе отвлекало обоих. Но когда Ася отдала Тимке йод и, обхватив руками колени, уставилась в каменную плиту перед собой, откуда-то навалилась гнетущая тишина.

Тимка подумал, что надо бы экономить энергию… Но выключить фонарик не решился. Окликнул: